Счастливый Стоун

Автор: Иэн Фортнем

“Classic Rock”, ноябрь 2024

Эвакуант Второй Мировой, летчик Королевских ВВС, Роллинг Стоун, хитовый соло-артист, лидер группы, писатель, ресторатор, археолог, игрок в крокет… И хотя только его время в Величайшей рок-н-ролльной группе мира овеяно славой, но в его жизни было и гораздо более интересного.

Бывший Роллинг Стоун Билл Уаймен родился в 1936-м, неспокойный год трёх королей, который увидел мнимую высшую расу Адольфа Гитлера знаковым образом побитую Джесси Оуэнсом на Олимпийских играх в Берлине. Не будучи широко признан в качестве спортсмена, надувшийся фюрер Германии своевременно спустил с цепи Мировую войну, которая увидела 4-х летнего Уаймена (всё ещё известного по имени от рождения – Уильям Джордж Перкс, или, менее формально, Билли) эвакуированным из скромного, семейного дома «три на три» в Пендже, юго-восточный Лондон, по которому ударила бомбёжка, в относительно лиственный уголок Мэнсфилд Вудхаус, 24 километра на север от Ноттингема.

Переброска в сельскую местность оказало глубокий эффект на юного Билла. Но после прогулов в школе ради того, чтобы лучше исследовать её, он был собран обратно в Лондон, прочь от беременной матери (неохотно уделявшей внимание благодаря 2-м более младшим родственникам Билла) к действительно вдохновляющей бабушке Флоренс Джеффери, которая глубоко повлияла на того человека, каким он стал.

Принужденный преждевременно покинуть школу лишенным воображения авторитарным отцом, который нашел ему работу клерком у букмекера, позднее Билл был призван в Королевские ВВС, и служа в Германии,  открыл для себя скиффл, и с помощью чайной коробки, резавшей пальцы, и ручки от метлы, прошел огненное крещение на басу.

Вернувшись к гражданской жизни, в 1959-м Билл женился, создал “The Cliftons” в 1961-м, и едва «разогревшись» в роли отца, присоединился к блюз-бенду Брайана Джонса «Роллинг Стоунз» в 1962-м. «Стоунз», как они стали известны позднее, создали определенную шумиху своим длинноволосым, иконоборческим поведением, влечением к мочеиспусканию на гаражных заправочных терминалах, и пофигистский бренд в бескомпромиссном ритм-энд-блюзе. Более того, они завоевали известный мир. Возможно, вы даже слышали о них.

Уаймен провел с группой 30 и 1 год, в которые вошли 19 студийных альбомов, 42 британских хит-сингла и миньона (в том числе 11 под «номером один»), еще один (довольно таки более резонансный и противоречивый) брак, два развода и гладящая против шерсти автобиография-бестселлер. Все эти 30 и 1 год он стоял, недвижимый как столб и с каменным лицом, позади Кита, погруженный в свои мысли, наблюдающий,  не торопящий события.

Исключенный из композиторской монополии Джеггер-Ричардс, он часто наведывался в клубы с Брайаном Джонсом во время расцвета группы, и в то же время не будучи алкоголиком или тяжелым наркоманом, нашел утешение в роли закоснелого оруженосца. Роль, которая очень ожидалась от ветреной рок-звезды — джентльмена, в то время как вольготные и кайфующие 60-е раскачались в нестрогие и неподцензурные 70-е, не переносимые ужасно точно в 21-й век.

Непосредственно после официального ухода из группы в 1993-м, самоучка  Уаймен заново женился, создал “The Rhythm Kings” (коллектив, сконцентрированный на концертах, с составом «вращающейся двери» музыкантов из первого списка) и решился вспомнить все желания, которые он поставил на паузу, покорно поддерживая всегда надёжный тыл Величайшей рок-н-ролльной группы в мире.

С тех пор он написал 14 книг, в том числе проданную миллионным тиражом “Rolling With The Stones” (и есть еще две в процессе подготовки), наслаждался тремя десятилетиями ресторатора Вест-Энда, был наводящим ужас благотворительным игроком в крокет (по одному памятному поводу взяв хет-трик в “The Oval”, по другому — поймав удар бывшего капитана Британии Брайана Клоуза одной рукой, «а другой куря косячок»), оснащенный металлодетектором плодотворный искатель сокровищ и историк, много выставляющийся фотограф, не считая неустанного композитора и исполнителя.

Его долгожданный 7-й сольный альбом “Drive My Car” был выпущен в августе, и есть, как он между прочим уверяет за послеобеденной рюмочкой охлажденного розового вина в местном пабе прямо за Кингз-роуд в Челси, еще один «в процессе».

Только что отметивший 88, Билл Уаймен мог бы провести последние 30 и 1 год в кругосветном путешествии, безвылазно сидящий в бесконечных пятизвездочных позолоченных клетках, чтобы исполнять, в ироничном ключе, “(I Can’t Get No) Satisfaction” каждую ночь своей профессиональной жизни заполненным стадионам, почтительно изучая задницу Кита в ожидании отмашки. Но иногда кое для кого жизнь как Роллинг Стоуна – это недостаточно.

 

- Назовешь ли ты свое детство счастливым ?

- Конечно, реально, потому что хотя весь день, каждый день и была невероятная опасность, большую часть ночей сон в авиаубежищах, походы в школу в противогазах, у всех тогда была та же проблема. Это было просто нормально, когда ты был ребенком. Родители понимали это лучше, и потому более боялись, чем ты, но был дух замечательного землячества, который больше не существует. Все помогали друг другу одеждой, едой, любовью, вниманием. В этом была классная вещь, сплоченность частей семьи и то, как каждый делился. Это было замечательно и реально помогало, потому что иногда по утрам мои мама и папа не поднимали нас с постели, потому что было нечего есть. Потом они выпрашивали что-то у соседей, кусочек хлеба с чем-то ужасным… Иногда  у нас было варенье. Но это была постоянная борьба. Впрочем, это было неплохое детство, потому что повсюду вокруг у тебя были друзья. В промежутке между ужасами у тебя были милые моменты.

- Твоя бабушка была важным фактором во время дюйм твоего развития. Каким был самый важный и непреходящий урок жизни, что она преподала тебе ?

- Каждый: коллекционировать, делать альбомы для вырезок, писать дневник, она заставила меня начать это в 5-ти летнем возрасте, интересоваться литературой – она читала мне стихи и классику вроде «Острова сокровищ» и «Робинзон Крузо». Она была экстраординарной. Занималась со мной математикой, всем подряд. И она дарила мне любовь и внимание, чего не в состоянии была дать моя мать – у ней было еще двое детей, и она была беременна в Ноттингеме (во время беременности его матери 5-ти летний Билл вернулся в Лондон, чтобы жить со своей бабушкой по матери), так что она не могла… И мой папа служил в армии, так что мы не получали ласки и нам не говорили, что нас любят родители. Но моя бабушка обнимала меня, говорила мне, как она любит меня, и читала мне сказки на ночь, и поэтому она была Божьим даром. Она учила меня игре на пианино, водила меня в Королевский музыкальный колледж, где я сдал мои первые два экзамена по пианино. Это через нее я реально увлекся музыкой. Она устроила меня в местный церковный хор, с которого все и началось. Она сделала всё. Всё, что я сейчас знаю, это всё от неё.

- Твоя военная служба в Королевских ВВС не могла быть полностью негативным опытом, так как ты заключил контракт еще на год.

- Я сделал это только потому, что тебе нужно было служить ещё 10 месяцев, и ты получал в два раза больше денег и уходил, и был более уважаем старшими чинами: сержантами, капралами, всеми этими. Они управляли тобой повсюду, если ты был юным новобранцем на службе, но когда тебя считали в регулярной армии, то тебе позволялось одеваться менее строго, носить волосы длиннее, придавать другую форму фуражке, все эти штучки, и тебя больше уважали. Так что сверхсрочка была неплохой.

- И это было в этой точке, когда служа свой третий год в армии в Германии, ты создал свою первую скиффл-группу.

- Друзья в соседней комнате принесли обратно из Лондона музыку Лонни Донегана после того, как были на побывке – вещи, что он сделал, когда был с Крисом Барбером – и вот, мы решили создать скиффл-группу. Я достал старую пустую чайную коробку, ручку от метлы, какую-то сизальную струну и сделал чайно-коробочный бас. Сизаль была такая грубая, что она порезала мне руки до крови, так что я купил гитару. Я создал группу с парнем, которого звали Кейси Джонс, который был из Ливерпуля и позднее стал солистом “Casey Jones & The Engineers”. Годы спустя Эрик Клэптон рассказал мне, что он короткое время также играл с ним. По-любому, это было очень недолго, потому что это было только в последние несколько недель, что я был в лагере перед тем, как отбыть обратно на гражданку.

- Почему бас ? Ты относишь свою роль к «не стоять на пути, быть незамеченным». Говорит ли факт, что ты избрал эту роль, многое о тебе как о личности ?

- Возможно, потому что я всегда был робким, немного интровертом. Когда я был в Стоунз, я в основном не мешался на дороге. Я не хотел быть на переднем фланге, прыгая повсюду, как все остальные, это не в моей природе. Я слишком робок для этого, слишком застенчив. Так что я оставался в стороне, в тени, наблюдая за тем, что происходит между группой и публикой, наблюдая за шоу, в то время как я главным образом играл. И почему бас ? Главным образом потому, что когда я создавал свою группу в южном Лондоне, за 3 года до присоединения к Стоунз, в ней было 3 гитариста, и я сказал: «Кому-то придется играть на басу». Лид-гитарист сказал: «Только не мне». Ритм-гитарист сказал: «Только не мне». Так что, я сказал: «Похоже, мне придется сделать это». У меня не было бас-гитары, поэтому мне пришлось её сделать. И, сам того не ведая, я сделал первый безладовый бас. Изобрел его, так мне говорят, за 5 лет до того, как они появились.

- Твои отношения с диктатором-отцом и твоя служба в ВВС привела  тебя к уважению свобод и вседозволенности 60-х годов более, чем остальных Стоунз ?

- Знаешь, я был более взрослым, я был старше, я многое повидал, и они смотрели на меня как на некоего… дядю (смеётся). На самом деле нет, но более старший человек, который знает немного больше, чем они, это всегда было предметом уважения. Так что когда мы впервые летели на самолете, то они были до ужаса напуганы, и мне приходилось их всех успокаивать. Просто говоришь: «Всё в порядке, нет проблем. Мы делаем это все вместе». И после этого они были в порядке. Но были и моменты, когда мне приходилось предлагать другие способы взгляда на вещи, которые они не испытывали ранее. Также я был тем парнем, который рассказывал все анекдоты.

- Когда ты был в Стоунз, то собирал меморабилию прямо с самого начала: кусочки кинопленки, фотографии, всё подряд. Это почти так, будто тебе были нужны весомые доказательства того, что «это» реально происходит, что всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

- Наверное, так и было, потому что всё началось с меня, когда я собирал кое-какие вещи, думая, что мы будем в деле, возможно, год-два, может быть, один раз на ТВ, две-три пластинки, и я хотел оставить кое-что после себя для сына, которому было 8 месяцев, когда я присоединился к Стоунз, чтобы он знал, что его отец когда-то играл в группе и участвовал в паре шоу (смеётся).

- Говоря о твоих отношениях с сыном, твой отец привил тебе очень низкие ожидания. Он заставил тебя рано уйти из школы ?

- Пред моими экзаменами О, ага.

- Когда ты сам стал отцом, ты был решительно настроен на иное ?

- О да, я был абсолютно другим. Но он был одним из десяти, его детство было диккенсовским. Они все жили на половине голубиного яйца каждому по утрам. И его папа был тираном, который бил их ремнём. Так что когда мой папа был жестким, он был совсем не таким жестким, как его папа. Я думаю, что он считал себя довольно милым. Хотя мы – нет. Мы, три мальчика, спали в одной кровати, и если мы шалили, или смеялись, то мой папа кричал через лестницу: «Марш в кровать, или я сейчас поднимусь». Потом мы слышали, как он поднимается, и прятались под кроватью, так что он обычно брал метлу и подцеплял нас… Я бы не сказал, что он был тираном, но он был очень, очень строгим. Его руки были как камни, потому что он был каменщиком, так что когда он ударял тебя, ты это реально чувствовал. Это было как бить доской.

- Были ли в разгар Стоунмании моменты, когда ты опасался за свою жизнь ?

- Пару раз. Однажды, прямо за Лос-Анджелесом, мы покинули стадион, сыграв перед пятью тысячами деток, водитель лимузина подъехал не к тому выходу, и мы не могли выбраться. Довольно скоро автомобиль был облеплен детками, они забрались на багажник,  на крышу, они стучали по окнам, и нам пришлось залечь на пол, а ногами поддерживать крышу. У нас не было воздуха, потому что мы были раздавлены. Это было довольно пугающе. Потом приехали копы, начали махать палками и очистили путь к вертолёту. У Кита был шарф, который он обычно носил, и как-то раз одна из девчонок завладела одним концом, и какая-то – другим, они начали тянуть и не отпускали. Почти задушили его. Так что, у тебя были «те» моменты: вся твоя одежда изорвана и выдраны большие клоки волос. Но это было не страшно, ужасно или реально опасно: в итоге тебе оставалось только смеяться над всем этим.

- Во время 60-х, когда люди не вопили от вас, вряд ли жизнь Роллинг Стоуна в туре становилась монотонной, потому что вы все искали разрядку: выпивка, наркота, секс. Со стороны это выглядело так, будто ты мог иметь всё, что хотел, кроме неподдельного удовлетворения.

- Это было довольно удручающе, потому что ты реально ничего не видел. Ты прилетал в город, затем прямо в лимузин в аэропорту, и потом прямо на подземную автопарковку в отель. Потом тебе приходилось ждать, пока они не очистят все коридоры (а и иногда и номера) от девчонок  перед тем, как ты мог пойти к себе в комнату, а потом ты застревал в своей комнате до тех пор, пока не  надо было ехать работать шоу. Ты отрабатывал шоу, приезжал прямо назад в номер, где ты оставался, пока не просыпался утром и уезжал в аэропорт, чтобы лететь в следующий город. Повсюду были девочки: в лифтах, на всех этажах, пытавшихся разузнать, в каких вы номерах. Иногда они забирались по чертовым водосточным трубам и пожарным лестницам, чтобы попасть в ваши номера. Но это все было очень забавно, особенно для Брайана (Джонса). Ему это казалось невероятным. Можно видеть, как он смеётся на всех фотографиях.

- Роллинг Стоунз первоначально были группой Брайана, но позднее его роль постепенно выродилась настолько, что стало казаться, будто он потерял контроль над всей своей жизнью.

- (Менеджер Стоунз ‘63-‘67) Эндрю Олдэм решил заставить Мика и Кита начать писать песни, потому что он понимал, что Мик, будучи фронтменом, наверняка станет позднее самым знаменитым. Брайан изначально получал больше фанской почты, чем все мы. Все девушки были у Брайана. Но его отодвинули в сторону. Потом Эндрю  отстранил меня, Брайана и Чарли от  интервью, что также повысило профиль Мика и Кита. Естественно, для Мика и Кита это было архивыгодно, взять в руки музыку, но Брайану, с которым я в то время делил комнату, всегда было немного грустно, обидно, что мы играли не тот стиль музыки, что реально нравился ему, потому что мы начинали играть реальный блюз, а он был блюзовым пуристом.

Он неким образом «потерял» группу, и иногда чувствовал, будто не является ее частью. Что было очень грустно. Мик и Кит делили комнату, Эндрю Олдэм и Чарли, и я с Брайаном. Вот так у нас повелось. Так что я и Брайан ходили по клубам, играли с местными музыкантами, «снимали» девушек и забавлялись больше других, которые в основном просто оставались в отеле. Обычно Мик и Кит сочиняли, они время от времени выходили, но я и Брайан всегда были на людях.

- Имели ли эффект твои товарищеские отношения с Брайаном на твои отношения с Миком и Китом ?

- Нет. Я дружил не только с Брайаном, я был очень, очень близок к Чарли, потому что мы были ритм-секцией и очень хорошо ладили. Мы были похожи: рано женились,  у каждого был ребенок, после концертов в Лондоне мы ехали домой к семье, в то время как остальные оставались на вечеринки в “AdLib” со всеми другими знаменитостями. У меня было очень близкое сходство с Чарли. Я присоединился к группе 8 декабря 1962-го, потому что Тони Чапмен, ударник из моей группы в южном Лондоне, который играл с ними несколько месяцев, представил меня, а потом они уволили его и с 9 января 1963-го взяли Чарли. Но на гастролях я был в основном с Брайаном. Тут не было злого умысла, просто им надоела его наркомания. Никто другой из нас не принимал наркотики. Ну, а Кит… Они немного делали это, но в течение лет тяжелых штук не было. Я никогда не принимал, как и Чарли, мы всегда были полностью «чистыми». У нас были обязательства, поэтому мы вели себя прилично.

- Каково наилучшее  музыкальное исполнение Билла Уаймена на записи Роллинг Стоунз ?

- Я очень горжусь, потому что я делал на басу то, что нормальный басист не делает. Вместо того, чтобы играть прямолинейные 12 тактов, я отклонялся, находил другие ноты, делал маленькие пробежки на нижних струнах и скольжения. Басисты никогда не делали скольжения, пока не начал я. То есть, они делали на контрабасах, но я делал это с самого начала, потому что у меня был безладовый бас, и поэтом это звучало очень гладко. Я всегда брал гладкие струны и гитары, где я мог делать эти скольжения, на вещах вроде “A King Bee”.  Мне помог большой друг, который был басистом с “Booker T & The MG’s”, (Дональд) Дак Данн. Я многому у него научился: играть просто, плотно в груве с барабанами. Точному метру, но реально простому, оставлять пространство, оставлять воздух, потому что делать это очень важно. Не заполнять всё собой, то, что делают очень многие. Есть басисты, которые звучат как лид-гитаристы.

- Ты мимоходом упомянул в документальном фильме Оливера Марри “The Quiet One” (2019), что Алтамонт чуть было не привёл к смерти Стоунз.

- В тот день было очень опасно. Мне бы не очень хотелось говорить об этом, говорить правду. Это было реально похоже на кошмар, который не хотел уходить. Я и Мик Тейлор были прямо перед тем местом, где зарезали парня, остальные были с другой стороны, но мы были в той стороне сцены, где это произошло, так что это было довольно ужасно. Он просто выбежал, и парни, которые догоняли его, три раза ударили его большим ножом. А потом, когда нам надо было уходить, был свободен только один вертолёт, и его пилот зашёл на сцену, пока мы играли, и сказал: «Если вы сейчас не закончите, то я улетаю, с меня довольно». И мы были последними. Так что нам пришлось остановиться, закончить песню, рвануть со сцены и потом, вместе с охраной и кем-то из персонала и команды, мы все, 20 человек, забрались в вертолёт на 8 персон, все друг на друге, и попытались улететь. Когда он оторвался, то пошел наискось, пока наконец не смог набрать какую-то высоту.

- Был ли «звоночком» отъезд из Англии, чтобы стать «налоговыми изгнанниками» ?  Потому что вы, наверное, вели всё возрастающе «разреженное» существование в своих сельских поместьях, где было позволено делать почти всё на свете, и вдруг – бум ! – ты живёшь во Франции «в бегах», по словам Кита.

- Понимаешь, мы жили, как ты говоришь, в больших сельских поместьях, но у нас не было грёбанных денег. Все деньги были у (Стоунского менеджера ‘68-‘70, Аллена) Кляйна, и когда тебе было что-то надо, то ты упрашивал его прислать тебе сколько-то денег. Ты «в минусе» со своим банком, так что  не мог проводить всё время на вечеринках, а беспокоился о том,  как уплатить по всем счетам. Это был кошмар. А потом приходит (премьер-министр Гарольд) Уилсон, и устанавливает налог до 93%, это был абсурд. И вот, мы уехали. Нам пришлось уехать, потому что мы задолжали Государственной налоговой службе столько денег, что с 93% мы никогда не смогли бы заработать столько, чтобы их выплатить. Так что, нам пришлось уехать, а потом нас обвинили в том, будто мы мультимиллионеры, которые уезжают потому, что не хотят платить в «нашу» сторону, но это было неправдой. Когда умер Брайан, у него был долг свыше 30 тыс. фунтов. Когда я купил то поместье в Саффолке, у меня в банке было 1000 фунтов, мне пришлось наскрести на недвижимость, и я надеялся, что смогу продолжить зарабатывать достаточно для того, чтобы содержать его. Вот как всё было плохо. Мик и Кит были богаче, потому что у них были отчисления за авторство и публикацию, но у меня, Брайана, Чарли и в конце концов, Ронни – в итоге было около десятой части того, что получали они.

- Несмотря на твою собственную широкую известность, ты никогда не терял эмоциональной связи, восхищения и фанского энтузиазма по отношению к блюзу.

- Меня познакомил с блюзом Брайан, когда я только присоединился к группе, прямо перед появлением Чарли, и они просто играли блюз.  Поэтому я узнал о нём именно таким образом. Из-за того, что его никогда не крутили по радио, невозможно было купить пластинки в магазине, приходилось их импортировать. Даже когда я сходил с ума по Чаку Берри в 1958-м, едва демобилизовавшись, мне приходилось списываться с магазином пластинок в Чикаго, чтобы купить пластинки Чака Берри. А потом в 1955-м Литтл Ричард выпустил в Америке “Tutti Frutti” и “Long Tall Sally”, которые не выходили в Англии до 1956-го. В те дни были огромные промежутки между тем, что происходило здесь и что происходило там. И вот, я ничего не знал о блюзе, пока Брайан не увлёк меня Джимми Ридом, Элмором Джеймсом, Мадди Уотерсом, Литтл Уолтером, всеми великанами Чикаго. А потом я удостоился чести сыграть с Мадди, Бадди Гаем, Джуниор Уэллсом, Пайнтоп Перкином, Хаулин Вулфом, Джоном Ли Хукером…

-  Несмотря на титры Джеггер-Ричардс, часто ли ты или Чарли изменяли всё направление песни с искусно приложенным басом или ритм-паттерном, и было ли это неотъемлемой частью творческого процесса группы ?  После всего, ключ к изменению реггей-песни “Never Stop” до рок-песни под названием  “Start Me Up”, без сомнения, лежит в основе баса и ударных?

- И “Satisfaction”. Я единственный, кто идёт к аккорду квартой. Все остальные, в том числе Кит, сидят на основной ноте. И она была начата как долбанная кантри-баллада, пока мы не взялись за нее как следует. Потом, когда мы голосовали за то, что должно было стать синглом с альбома, нас голосовало семеро – все Стоунз, Эндрю Олдэм и Дэйв Хассингер, звукорежиссёр студии “RCA”. Пятеро проголосовали за “(I Can’t Get No) Satisfaction”, и двое против. Этими двоими были Мик и Кит.

- Как твои коллеги по Стоунз отреагировали на твой успех в 1981-м с хит-синглом “(Si,Si) Je Suis Un Rock Star” ?

- Кит посчитал, что он классный, Мик – что немного  глупый, но остальным понравилось. Это по-прежнему самый большой сольный хит подлинного Стоуна. Но я написал его не для себя. Я уже сделал три собственных альбома и хотел начать писать песни для других, и вот я написал это для Иэна Дьюри. Когда я проиграл её Биллу Лоури и Лоуренсу Ронсону, у которых была нотная компания, то Билли сказал: «В жопу Дьюри, это же хит. Ты должен спеть его». Таким образом, они меня уговорили.

- С течением 80-х, дала ли тебе вражда между Миком и Китом, которая 7 лет держала Стоунз в стороне от гастролей, почувствовать вкус к полностью независимой жизни вне группы ?

- Знаешь, я и Чарли думали, что это конец. Мы думали, что группа «накрывается», и так же думал (финансовый менеджер Стоунз 1970-2007) принц Руперт (Левенштайн), каждый из вовлеченных в процесс переживал, потому что мы просто не играли, а только издавали переупакованный материал. Я считал, что мне будет лучше попробовать кое-что другое, и я начал писать «Одинокого камня». Потом я открыл “Sticky Fingers”, мой ресторан. Что также было борьбой. Я собрался назвать его «Стоунз», но мне сказали: «Этого делать нельзя, только разве если мы будем владеть им и дадим тебе 10%, чтобы ты занимался им». Этого сами Стоунз не говорили, а менеджмент. И тогда я сменил название на “Sticky Fingers”, и это был огромный успех на 33 года. Но нам пришлось закрыть его, когда начался ковид, и у меня нашли рак простаты, который после 15-ти месяцев лечения мне, слава Богу, удалось вылечить.

- Рад ли ты, что покинул Стоунз тогда, когда сделал это ?

- Понимаешь, мне следовало сделать это гораздо раньше… В 80-х. Я завис для окончания трёх туров в течение 89-го и 90-го (три этапа тура “Steel Wheels”/ “Urban Jungle”)  после семи лет ничегонеделания, и я закончил с банковской задолженностью в 200 тыс. фунтов, потому что мы ничего не зарабатывали. Мик и Кит был сплошняком состоятельны, так что они не чесались, а я, Чарли и Ронни перебивались. Чтобы прокормить свои семьи, Ронни начал рисовать. Как бы то ни было, я начал играть с ними снова только в надежде, что это будет лишь пару лет, потому что у меня были все эти другие вещи, которые я хотел делать. Я хотел заниматься археологией, писать книги, фотографировать, я хотел играть в благотворительный крокет, я хотел делать все эти другие вещи. И по правде говоря, спустя 30 лет я по-прежнему хочу делать их.

Так что в итоге я был очень доволен, что ушел. Что им совершенно не понравилось, и чего они не могли принять. Они сказали: «Ты не ушёл». Когда они строили план на следующий год, я сказал: «Знаете, мне нет смысла обсуждать это, потому что я ухожу». И они такие: «Ты не уходишь». Я сказал: «Я ухожу, я ушёл». И они не верили мне. Прошло два года, и они снова собирали группу, чтобы записать новую пластинку в ’94. Они сказали: «Ты по-прежнему в группе ?» Я сказал: «Я ушёл два года назад». Мик и Чарли пытались меня уговорить, помоги им Боже, но мне не хотелось. Я просто всё бросил. Очистил воздух. Забросил карьеру, ужасающий брак… Снова женился и создал “The Rhythm Kings” с Джорджи Феймом и Гэри Брукером, просто шутки ради.

- Когда ты покинул Стоунз, то думал ли ты, что они продолжат как группа столько, сколько у них получилось ?

- Когда ушёл Чарли, я подумал, что они «закроются». Реально так. Я считал, что Чарли заменить нельзя, и его харизму, и каким он был классным парнем, но они пошли дальше, что меня удивило. Не скажу, что огорчился, но меня это удивило. Мне кажется, что для них было бы подходящим моментом, чтобы… Но я считаю, что им больше ничего не оставалось делать, в противном случае они бы делали «это», не так ли ? У меня есть 6 разных вещей, которые я делаю всё время, и я этому очень рад, но мне кажется, что они не… Видишь ли, у Ронни есть искусство, как «вторая» вещь… А Мик пытался снимать кино и вещи, но это реально не пользовалось успехом, и он занимался сольными штуками, которые также реально не сработали как должно. И вот они просто… Это просто «все время» Стоунз.

- Потеря Чарли, наверное, ударила по тебе ?

- Мы всегда были близкими друзьями. После того, как я ушёл, и пока он был жив, мы виделись друг с другом еженедельно. Он мог прийти ко мне домой: «Давай по чашечке чаю, Билл». И мы проводили за разговорами час-другой. И вот, когда у Стоунз появился один трек с Чарли (“Live By The Swordc  прошлогоднего “Hackney Diamonds”), то Мик и продюсер Эндрю Уотт позвонили мне и попросили сыграть в нём, и надо сказать, я был рад сделать это, на самом деле. Только один трек. Он не снёс мне крышу, как и тот манер, каким они его записали. В нём было просто много гитар и никакого «воздуха». Нет пространства, нет промежутков. Наверное, там вместо двух гитар все восемь. Это можно было гораздо упростить. Но вот так они делают это, благослови их Боже. Для меня было нелегко наложить бас, потому что там особо не было пространства. Тем не менее, после того, как я завершил свою партию, и остался ей доволен, я сказал: «А у вас есть ещё какие-нибудь песни, где я мог бы сыграть, пока я ещё здесь ?» И они сказали: «Ага, а вот ещё одна». И вот, они подготовили её, и я сыграл в ней на басу, и они сказали: «Мы оставим её для следующего альбома». Так что, возможно, я также буду и на следующем. После меня пришёл Элтон (Джон), чтобы добавить на неё свое фортепиано, и вот мы пообщались, но его фортепиано как-то не особо слышно. Просто время отвремени отдельные нотки, потому что трек очень перенасыщенный. Но было приятно записывать его, потому что это снова я и Чарли. Это единственная причина, по которой я пошёл на это. Потому что, когда они попросили меня сыграть на “O2” в 2012-м, они даже не устроили для меня саундчек. Я сказал: «Мне нужен саундчек, потому что я играю с басовым оборудованием (Деррила Джонса), и я не знаю, как оно звучит. И я играю два трека. А вы сказали мне, какие именно, только вчера». Им было более интересно настраивать весь звук для одной из новых девочек, которая была на сцене (Мэри Джей Блайдж стала «гостьей» на “Gimme Shelter” в первый из двух вечеров, когда играл Уаймен), и мне просто пришлось в основном играть отсебятину. Хотя, в конце все прошло очень хорошо, так что я был очень доволен.

- И среди публики тебя был рад видеть каждый.

- Я знаю. Но они разрешили мне сыграть только две песни (“Its Only RocknRoll” и “Honky Tonk Women”). На самом деле я думал, что они разрешат мне сыграть 4-5. Потом они захотели, чтобы я полетел в Нью-Йорк, чтобы сыграть там еще два шоу, и я сказал: «Сколько вы хотите песен, чтобы я сыграл ?» И они сказали: «Две». Я сказал: «Нет, спасибо. Я не полечу в Нью-Йорк на пять дней, чтобы сыграть две песни». И я так и не полетел.

- Кто был активизатором записи твоего нового альбома “Drive My Car” ? В нём есть свой особый саунд, милый подспудный ритм и блюзовое ощущение, и он твой первый за 9 лет.

- Изначально мне хотелось назвать его “Rough Cut Diamond”, потому что в нём есть песня со словами: «Я просто плохо обработанный бриллиант, а каждый говорит, что бриллиант – лучший друг девушки». Но потом я обнаружил, что Стоунз собираются назвать свой альбом “Hackney Diamonds”, и я подумал, что люди посчитают, будто я это скопировал. Так что я позвонил Мику, и он сказал: «Мы не можем его изменить, ты сам по себе, чувак». Так что я сменил его на “Drive My Car”, что отлично сработало, на самом деле.

Как бы то ни было, на моих предыдущих альбомах я использовал духовые, фортепиано, подпевки, перкуссию, все самое разное, и я подумал, что на этот раз я просто сделаю его простым – бас, ударные, гитара, вот и всё. Как Джи. Джи. Кейл, Рэнди Ньюмен, подобные люди, просто настроение непринужденности.

- В контексте альбома “Thunder In The Mountains” Дилана, “Light Rain” Тадж Махала, и “Aint Hurting Nobody” Джона Прайна звучат так, будто они вышли из одного источника.

- Как бы, они все были сделаны в одном стиле, с теми же музыкантами, так что они «переливаются». Они не забираются вверх и вниз, как все мои другие альбомы. Обычно я делал быструю песню, медленную, немного джаза, немного блюза, немного кантри, это была полная мешанина, и там никогда не было «переливов». Но в этом, последнем, просто всю дорогу есть это настроение.

- Говорят, что ты подружился с Тадж Махалом, когда он узнал, что ты был членом Королевского садоводческого общества. Сад всегда являлся неким убежищем, даже во время безумия 60-х и 70-х ?

- Ага. Однажды я пошёл на цветочное шоу в Челси, но публика там была немного похожа на футбольную. Я всегда любил растения. Вся моя фотография – это бабочки, природа, цветы, и когда я в сельской местности, просто гуляю по полю или тропинкой вниз по аллее через небольшой подлесок – вот где моя религия. Я не могу пойти в церковь и петь столетние гимны, это не для меня. Моя душа – природа. И так было всегда.

- Как ты думаешь, эта любовь к сельской местности переносит нас обратно в места твоей эвакуации ?

- Ноттингем, ага,  ходить в школу через лес и по маленьким деревенским проулкам. Абсолютно. Геддинг-Холл, моё поместье в Саффолке, находится прямо среди полей и фермерских угодий. Оно у меня уже 56 лет, и ничего не изменилось. Как прекрасно возвращаться туда ! Оно относится к 1480 году, некоторые его части — до Генриха VIII.

- У тебя очень исторический склад ума, и ты опытный детекторист металла. Как всё это началось ?

- Когда я купил поместье, то какие-то рабочие нашли красивую кружку для воды XVI века, пока перебирали трубы, и я подумал, что наверное, там есть еще кое-какие вещи. И вот, я купил металлодетектор и начал заниматься археологией в своем саду. Я нашел чудесные штучки: серебряный пенни от Ричарда I… наконечник стрелы из листового металла 500 г. до н.э.. Потом в нашей деревеньке я обнаружил древнеримскую стоянку. Я спросил у фермера, а можно ли зайти к нему на поле, начал работать детектором и нашел древнеримские монеты. Вот тогда-то я реально увлёкся археологией и написал книгу «Острова сокровищ Билла Уаймена».

- Какая вещь самая впечатляющая, из тех, что тебе подвернулись, когда ты работал с металлодетектором ?

- Золотых полнобля времен Ричарда III – годичная зарплата воина. Сейчас я нашел 3 золотые монеты и около 60-ти серебряных, но те полнобля были экстраординарными. Он просто лежал на этом поле. На глубине около 5 см. – золотая монета.

- Как подкованный историк, рассматривал ли ты возможность ДНК-теста ?

- Я сделал его. Каждый раз я обычно говорил: «Я англичанин», мои девочки (от третьего брака с Сюзанн Аккоста в ’93, Уаймен – отец троих дочерей) говорили: «Нет, пап, наверное,у тебя были предки в Испании или Франции». И я говорил: «Нет, я не латинос, я англичанин». И они сказали: «Окей, мы собираемся сделать тебе ДНК-тест». И вот, они заплатили за него, и когда мы получили результаты, то они были шокированы. Я на 98% англичанин и на 2% северный немец, Бог его знает, каким образом. Но тест показывает 22% Мидленда, 29% южной Британии, в районе Кента, и 30% с чем-то – восточной Англии. И Саффолк, где я приобрёл поместье.

- Жалеешь ли ты о чем-нибудь ?

-  Жалею ?  Мне следовало покинуть (Стоунз) ранее. Мне надо было уйти в 80-х, когда они разваливались. Но конечно, мне повезло, что я переждал, потому что у нас были эти превосходные 15 месяцев в ’89-’90 в туре по Америке, Европе и первом туре по Японии. За 15 месяцев мы отыграли 120 шоу перед семью с четверти миллионами зрителей. Это были славные 30 и 1 год, потому что я путешествовал, знакомился и играл с замечательными людьми, посещал фантастические приёмы, записывал классные пластинки. И я не хотел бы променять это на что-то другое, но после «этого» всё остальное для меня было столь же хорошим – если не сказать «наилучшим».

Добавить комментарий