Кит Ричардс: «Сердце» с перцем

Журнал “Mojo”, сентябрь 2015

Перевод: Анатолий Лазарев.

Смешивая напитки, нарезая треки, сбивая со следа копов – жизнь прекрасна, когда ты – Кит Ричардс, бессмертный дух рок-н-ролла в человеческом обличии. Но зачем неясно маячат эти тревожные тени – надутый Мик, трагичный Брайан, мертвые Бобби и Мак ? С сольной пластинкой в загашнике, пришло время по полной загрузиться философией от самого главного гитарного гуру “The Rolling Stones”. «Мы рождены для веселья, — инструктирует он Пэт Гилберт. – Если ты относишься к этому слишком серьезно, то ты — п**данутый!»

Это – предложение, от которого мало кто откажется. «Что-нить выпить ?» — спрашивает Кит Ричардс спустя минуту-другую после того, как диктофон  начал отсчет пленки. В то время как “Mojo” с одобрением кивает, Ричардс проводит нас в кухню офиса своего менеджерского офиса, нависшего бетонной тучей над нью-йоркским Бродвеем, хватает два бумажных стаканчика, опустошает в каждый из них по миниатюрному шкалику водки и заливает все мощной струей колючего оранжада.

Вплть до этих мгновений Ричардс и его миф – рок-н-ролльного пирата и смутьяна,  архи-гедониста, Короля анархии и хаоса -  лишь эпизодически проклевывался  в 90 минутах гульливых разговоров и соленых анекдотов. Но теперь “Mojo” видит легенду в действии: с сигаретой в поджатых губах, Ричардс берет большую упаковку льда из холодильника, подымает её над головой и с необычайной агрессией разбивает об пол так, что десятки разбившихся ледышек начинают прыгать по всей комнате, как пинг-понговые шарики.

«Харг-харг-харг», — гортанно усмехается Кит, созерцая созданный им же беспорядок с игривыми чёртиками в тёмно-карих глазах. Он делает притворно удивленную гримасу: «О нет, выглядит так, как будто здесь нассал целый выводак эскимосов…»

Мы чокаемся бумажными стаканами, в то время как ассистент приготовился собрать куски льда, блуждавшего по комнате. Как только градусы в печально знаменитом коктейле Ричардса “Ядерные отходы” вступают в действие, “Mojo” смотрит на хихикающего гитариста и недоумевает: что дает этому 71-летнему мужчине лицензию на приготовление вечернего напитка в столь случайно-безответственной манере?

Ответ напрашивается сам собой. Этот мужчина – Кит Ричардс, и жизнь, прожитая в бесцеремонном попрании социальных норм – будь то превращение героина в неотъемлемую часть рок-н-ролльной моды, сокрушительные удары «Телекастера» об голову забравшегося на сцену залетного фана, или же беззастенчивое вдыхание праха своего почившего в бозе отца – это всё внушительные компоненты его непреходящего обаяния.

Другое, конечно — это его гений-трансформер как автора песен и гитариста, достаточно доказанный 53-мя годами в роли «Роллинг Стоуна» и заново сертифицированный диском “Crosseyed Heart” – новым сольным альбомом Ричардса, всего 3-м по счету.  Начатые еще в 2008-м и сознательно задуманные как неотъемлемая часть его бурной  автобиографии “Life”, эти песни вдохновлены реальными событиями и облечены в доспехи миропомазанных Кифом музыкальных стилей: акустического гитарного Дельта-блюза (заглавная песня), реггея (кавер на “Love Is Overdue” Грегори Айзекса), мемфисского соула ( “Lover’s Plea”) и хрюкающего 12-ти тактного буги ( “Blues In the Morning”). Помощь со стороны состава из легких на подъем друзей, в том числе ударника-продюсера Стива Джордана, Норы Джонс, Айвена и Аарона Невиллов, Уодди Уохтела, Бернарда Фаулера, Блонди Чаплина, а также ныне покойного саксиста “Stones” Бобби Киза, добавляет свою прелесть к экспрессии Ричардса, катящего свой грузовой состав к особенной и пикантной финальной стоянке. «Идея всего альбома была такая: узнать Кита как можно лучше, — говорит Джордан. – Чем больше Кита, тем лучше. Это было вроде запечатления его личности и жизни в записи».

В то время как “Mojo” готовится тестировать Человека-Риффа, через закрытую дверь мы краем уха слышим некое вступление к его приезду в президентском стиле: «Он за два квартала от нас», « Нет, не в студию, а в офис!», « Он уже внизу!».  Напряжение становится невыносимым. А потом внезапно входит одно из самых известных лиц рок-н-рола – поджарая фигура, одетая в задрипанные голубые джинсы, светую хлопковую рубашку и бирюзовые кеды. Его скалистое эльфийское лицо загорело до орехово-коричневого цвета, как у деревенского садовника, а характерные оттопыренные уши бодро подпирают серую фетровую шляпу.

«Рад тебя видеть», — хрипит Ричардс своим заплетающимся комильфотно-аристократическим баритоном, как всегда сопровождаемым невозмутимой, разбойничьей ухмылкой, которая, как выясняется потом, может выражать все что угодно – от скептицизма до глубокой радости или сожаления. «Я буду с тобой через 5 минут…»

Ровно спустя 29 минут Кит Ричардс снова входит в комнату и закуривает «Мальборо». «Извини за это. “The Stones” вроде как собираются  снова в тур… Хр-хр-хр. О Боже! Ты готова?»

- Твой последний сольный диск “Main Offender” вышел 23 года назад. Зачем ты сделал сольную пластинку сейчас – ты хотел сделать публичное заявление о том, где ты сейчас?

- Нет… Я понял, что прошло очень много времени с тех пор, как я выходил из шалаша “Stones”. Это забавно, потому что одна часть тебя говорит (пиратским голосом): «Ты предатель!»  А потом ты чувствуешь, как другие “Stones” думают: «Сумасшедший, зачем тебе нужно уходить и делать это?» И я реально не нуждался в том, чтобы делать это, я просто наслаждался процессом. Это – интересный способ работы, просто я и Стив (Джордан), из-за чего все достаточно дешево. Никакой логистики, чтобы собирать вместе всю группу, и спустя некоторое время всё это начало входить в очень хорошую струю. Стив взял не себя немеряно ответственности, чтобы собрать этот альбом воедино. Меня нужно заставлять делать сольные вещи практически под дулом пистолета – кому-то просто нужно очень убедительно заставить меня сделать это.

- Кажется, до середины 80-х существовало негласное соглашение о том, что “Stones” не будут записывать сольные диски. Это верно?

-Ага, это было негласно, потому что в этом никогда не было нужды. А потом неожиданно Мик выдает “She’s the Boss”. Охх! В таком случае, это было уже «гласное» соглашение (смеется). Ну, мы либо делаем “The Stones”, либо нет. Так что тут никогда не было ничего прописано. Но если ты делал сольник, то старался избрать те места, где он не пересекается с тем, что делают “Stones”. С этой пластинкой, я начал её, когда мы были в спячке, в 2007-м, так что не было никакого давления в плане сроков. Всё, что важно — это когда это выходит в свет, то выходит правильно. У меня такое ощущение, что когда Мик узнал об этом, то сказал: «Давайте-ка теперь соберем “The Stones” для работы!»

- Так ты думаешь, что Мик не одобрил этот шаг?

- Ох, я не знаю. Я никогда не узнаю правду – это всё, что я знаю. Он не особо любит работать именно со мной всё время, но также он не хочет, чтобы я работал с кем-нибудь еще. В этом плане он немного ревнив.

- Кажется, что на “Crosseyed Heart” ты возделываешь свои любимые музыкальные стили: кантри-блюз, Мемфис-соул, баллады, рок для любовников. Труднее ли делать это в “The Stones”?

- С моей точки зрения, любая из этих песен могла бы запросто стать песней “Stones” – если бы они были рядом вовремя, чтобы записать их. Просто это – то, что было доступно в моем загашнике. А там много всего. Типа «шапки долой» перед Робертом Джонсоном, Грегори Айзексом, Отисом Реддингом, Лидбелли, конечно. “Goodnight Irene” – это одна из тех вещей, которые я знал всю жизнь. Я слышал реально хорошие версии – типа Лидбелли – и миллионы плохих. Так что, я дал задний ход и раскопал оригинальные слова, и они были довольно тяжкими: «Я принимаю морфий и умираю». И внезапно это больше не версия от “The Kingston Trio”. В плане слов я постарался держаться ближе к оригиналу, а потом добавить к этому 12 струн. Я достал чудную маленькую бразильскую мандолину, которая придала ей этот шарманочный оттенок. Это чудесный инструмент.

- С уходом в декабре Бобби Киза и другого вспомогательного «Стоуна» Яна Маклагена, ты когда-нибудь задумывался о том, что эта пластинка может стать твоей…

- (перебивает) Типа последнего заявления? Нет, не задумывался. (ухмыляется) Это – то, что я делаю, записываю пластинки, и просто случилось так, что я собрался со Стивом, и мы напали на интересный след, за которым можно идти. Когда я писал книгу, то вышел с другого конца, как будто только что прожил всю свою проклятую житуху дважды. Да я даже не планировал прожить её хотя бы один раз! (громогласно смеется).

- На пике наркотических безумств “The Stones” в начале 70-х, Бобби был твоим партнером по преступлению. Теперь, когда он умер, ты вспоминаешь те времена с нежностью?

- Когда ты говоришь «духовные братья» — то это он и я! Я буду скучать по этому парню. Я никогда не знаю, смеяться мне или плакать, когда я думаю о Бобби. Я стараюсь всё-таки смеяться. Соседом этого чувака был Бадди Холли, и он поехал на гастроли с Бадди Ноксом в то время, когда ему едва стукнуло 15. Он был хранителем Большой Печати  рок-н-ролла – истории, люди, с которыми он играл. Я даже только пару лет назад узнал, что он играет на “Return To Sender” Элвиса (поёт партию сакса). Это не смог сыграть сам Бутс Рэндольф, так что он порекомендовал Боба.

- Вы оба вместе очевидно дошли до кое-каких экстраординарных шалостей. Весь этот период “Cocksucker  Blues”…

- Да, он был озорником… Он ничего не мог с этим поделать! Было просто невероятное происшествие на таможне на Гавайях, когда мы возвращались из Австралии (в феврале 1973 г.). Перед тем, как мы покинули Сидней, мы обыскивали друг друга: «Ты чист?»  «Всё должно проканать!» — Это сокращенно называется В.Д.П.. Потом мы все летим из Австралии, приземляемся на Гавайях, первый входной порт в Америку. Боб здесь, огромный техасец со своим саксофоном. «Что у вас тут?» — «Саксофон». Он достает его из чехла, и оттуда вылетает  этот гиподермический шприц, который тут же воткнулся в деревянный стол, перед самым носом работника таможни (ироническим голосом): «Что-то еще будете декларировать, сэр?» Я иду ловить самолет во Фриско, и когда я захожу туда, то Бобби Киз – передо мной. В свою очередь, Бобби произвел некое впечатление на дочь губернатора Гавайев мистера Доула, и в ту самую минуту, как он оказался в аэропорту, то позвонил ей. Они порвали перед ним все бумажки и сказали: «Счастливого пути, убирайся отсюда!» Вот везучий факер…

- Кое-что из материала на “Crosseyed Heart” очень нежное – твой дуэт с Норой Джонс на “Illusion” замечателен. Так что, в “The Stones” ты – романтик? Ты написал “Ruby Tuesday”, создал базис для “Angie”…

- Ага, тут есть пара баллад. Я могу предположить, что у тебя нет большого шанса проводить эту линию со “Stones”. Но когда мы делаем это, то мы создали несколько классных песен – да, “Angie”, например. Во мне есть этот пунктик, который всегда говорит: «Мне очень неловко, что я только что обосрал самую красивую женщину в мире». Тогда я встану на колени и начну умолять, знаешь: «Вернись обратно!» Но также этот стиль сочинения затрагивает некие струны в других людях. Вот, наверное, почему я так люблю кантри-музыку: мне нравится меланхолия, этот кусочек с томлением, когда его изображают правильно. Типа братьев Эверли – это красиво обструганное разбитое сердце (ухмыляется). Вот что это такое — маленькая стрела, пущенная Купидоном.

- Есть такой известный бутлег, где ты играешь на пианино – “Somewhere Over the Rainbow”, в Торонто, в 1977-м . Кое-кто может поспорить, что подобных вещей у тебя в записи недостаточно.

- Никогда не было чувства, что это уместно. Можешь себе представить, если бы я пришел на сессию “Stones”: «Здесь я играю на фоно, и это называется Somewhere Over the Rainbow”!» Я уже слышу звуки ржачки в воздухе! Но в то же время, я люблю старые стандарты, я люблю их конструкцию. И я люблю играть на фортепиано – очень плохо; но те кусочки, что я могу сыграть, я играю хорошо. Моцарт или Элтон Джон – нет. В пианино есть кое-что, когда ты – гитарист – может быть, это физическая вещь, но фортепиано для меня типа: «Как просто! Всё помещается на одной линии…» Я научился блюзовому пианино от Яна Стюарта – для чьей группы,  я подчеркиваю,  я по-прежнему с гордостью работаю.

Кит наклоняется вперед и дотягивается до еще одной сигареты из открытой пачки на столе. Без своей фирменной темной подводки для глаз или банданы – цыганского шарфа, человек, который целиком изобрел идею  мертвенно-бледного рок-н-ролльного шика, отксеренного множество раз такими, как Джонни Сандерс (RIP), Стивен Тайлер, Крисси Хайнд, Питер Перретт и т.д., пребывает в обезоруживающе крепком здравии. Ричардс достославно попрал героин в годы, следовавшие за арестом в Торонто в 1977-м, но в следующие 30 лет всё остальное в общем-то было игрой по правилам.

А потом, в 2006-м, случилось непредвиденное. Пройдя через опасную операцию на мозге в Новой Зеландии после падения с древесного сучка («Я не коллекционироваю кокосы. Я сидел на ветке дерева примерно в 2-х метрах от земли и упал»), Ричардс принял к сведению совет  своих докторов навсегда завязать с кокаином.

В результате получился многолетний Киф, свободный от наркоты класса А, который, в зависимости от вашей точки зрения,  либо наносит большой удар по собственной, некогда неподражаемой характеристике «самого элегантно конченного человеческого существа», либо, более ощутимо,  несёт в себе некое Божье благословение, наверняка только закалившее  его доброе здравие на будущие годы. Ричардс уверяет меня, что во время нашего разговора в его бумажном стаканчике налита лишь апельсиновая содовая; тем не менее, его слова временами ощутимо заплетаются и, позднее, его попытка произнести фразу «инструктор по физвоспитанию» несет тревожные черты трагического актера, вышедшего на сцену сильно под шофе.

Что ведет за собой вопрос…

- Так что… ты по-прежнему пьешь много алкоголя ?

- Я люблю промывать им руки! (громкогласная ухмылка). Во всем остальном в эти дни я достаточно стоек…

- Это какой-то особый опыт – делать музыку, будучи «чистым»? Это более или менее интенсивный процесс?

- Трудно сказать,  когда ты на этом. Это как все эти джазовые игроки, которые принимали героин, потому что считали, что станут как Чарли Паркер. Но нет! На вкус, на цвет все наркотики разные и да, я многое взял у кокаина; я взял из  него больше, чем он – из меня. Он научил меня лучше концентрироваться – я бодрствовал 4 или 5 дней подряд. В то время, как  другие люди переодевались, брились, шли на работу и приходили назад. Я понял, что этого не посоветуешь никому – с этим ты не сделаешь никакую лучшую музыку. Но определенно,  она от  этого не сильно ухудшится. Иногда я преследовал песни по 4-5 дней кряду, прежде чем не поймал их как следует. И я определенно не сделал бы этого на органической пище!

- Когда ты не являешься «Стоуном» или сольной штучкой, ты, как известно, много читаешь и…

-  Я по-прежнему много курю тоже, и не только сигареты (смеется, как будто спускается вода в толчке). Одна из самых приятных для глаза вещей – это карта Америки (показывает Штаты, где разрешена конопля), где это все такое зеленое… зеленое… зеленое. Возможно, это хорошо в долгосрочной перспективе, я не знаю. Когда я начал курить, обычно это было за сценой. Обычно черные парни из других групп. «Мы делаем три шоу в день. Все время на автобусе, и вы, парни, выходите, и вы так музыкально слажены и классно выглядите…» Им по типо как под 40, а нам было 20.  «Как вы, парни, делаете это?» Это было типа (глубокий южный голос): «Нуу, сынок, закури одну из этих… и возьми одну из этих…» Я вляпался в наркотики, потому что это была часть работы, часть milieu (антуража), если использовать французский.  Внезапно нам понадобилась помощь, потому что мы были вконец измотаны.

- Так ты отдыхаешь, читая книгу во время раскура?

- Да! Сижу на солнце… я регулярно курю, ранний утренний косяк.  Строго калифорнийский.

- На альбоме есть песня, “You Got Nothing On Me”(«У вас на меня ничего нет»), где упоминаются «копы»…

- (перебивает) Копы тоже появляются на этом альбоме – немного!

-… И они пытаются заставить тебя «жаловаться». Тебя по-прежнему некоторые считают  угрозой обществу?

- Это идет оттуда, о чем  я писал автобиографию. Я думал о своих опытах в Челси в 70-х.   Что бы то ни было сейчас – они ко мне больше не прикасаются ! (ухмыляется) В то время я был их мишенью Номер один — читай, полицейское преследование! Я привык к этому. Когда они начали подбрасывать мне штучки, в те годы это было печально известно в районе Челси. Взятки и закручивание гаек. Я хочу сказать как англичанин, кем я являюсь, что представление о «старом лондонском менте»… его как бы нет в природе, почти. Но когда они приходят и стучат в твою дверь и пропихивают это внутрь – ты думаешь: «Ах да, обратная сторона монеты» (смеется).

-  Ты гордишься своим спичем в верховном суде Чичестера после печально известного ареста в “Redlands” в 1967-м: «Мы не старики. Нас не колышет ваша жалкая мораль»? В историческом смысле это кажется воспламеняющим моментом 60-х.

- Да, предполагаю, что так и было. Иногда я реально думаю об этом. Во-первых, вся штука, что удивляет меня – это что я вообще раскрыл свой рот. Этим я заработал себе еще 6 месяцев! (ухмыляется) Мне повезло, что судья уже просрал дело. Но я помню, как стоял там, и он говорил о (похотливым голосом) «некоторых леди, стоявших на диванах обнаженными» — и я вроде: «Я не заинтересован в вашей жалкой морали». Я был вроде (прикрывает рот рукой): «О дерьмо, это я сказал?» Но некоторые вещи иногда просто говорятся сами. Тут не было ничего по поводу ошметков травы тут и там. Это был типо  культурный конфликт.

- Сознавал ли ты, что в то время, с твоим обликом и отношением, ты создавал архетип английского рок-н-ролльного вольнодумца?

-  Ага. Я думал: «Ну, кому-то нужно постоять за это». Ты не думаешь: «Вот что я буду делать, быть английским вольнодумцем!». Ты делаешь это потому, что ты думал, что это правильно,  и в этом не было ничего дурного.  То, что было дурным – это обратная сторона. Она говорила: «У меня нет проблем с наркотиками, у меня проблемы с полисменами». Я имею в виду быть поднятым на эту позицию: “The Rolling Stones, The Beatles,  ля-ля-ля», я чувствовал, что могу это сказать. Давай скажем так: я бы никогда не сказал этого, если бы был Васей Пупкиным.

- Твой старый соквартирник по Эдит-Гроув Джеймс Фелдж вспомнил случай на Трафальгарской площади, где ты неожиданно накинулся на туриста с севера, который упрекнул тебя за длинные волосы. Он был несколько шокирован  твоей агрессивностью…

— Подобных случаев было полно, и если Фелдж помнит его, то, наверное, так и произошло. Обычно всё это сходило, как с гуся вода. Гораздо более туго мне пришлось в Америке, когда мы приехали туда впервые. На Среднем Западе нас однажды арестовали за то, что мы были… девушками! (смеётся) Мы были в плавательном бассейне в “Holiday Inn” где-то на хайвэе в Джорджии, и внезапно (гудит как сирена): «О, копы едут… и они заворачивают сюда!» Выходит коп и кричит: «О-кей, где тут женщины топлес ?» Кто-то позвонил им и сказал, что в бассейне – компания топлес-девочек. Мы такие: «Реально ? (поглаживает воображаемые сиськи). Вот все, что у нас есть!» Конечно же, это была какая-то разгневанная личность – наверное, женщина – которая позвонила им, думая, что мы – тёлки. У неё наверняка было очень плохое зрение!

- Твой имидж в конце 60-х и позднее – подведенные глаза и шарфы – были твоей версией выражения твоего преступного духа. Как боевая раскраска?

- (неожиданно стыдливо) Вроде того.  На самом деле, на мне немного осталось от вчера, у нас была фотосъемка (пауза). Не знаю, у меня никогда не было густых ресниц! На сцене я думал: дай-ка я подрисую их немного. А потом это становится боевой раскраской.

 

В то время, как разбойничий смех Ричардса то усиливается, то снова утихает, его яркие глаза театрально закатываются вверх, и это просто невероятно  —  не поддаться захватывающей близости великого «Роллинг Стоуна». Он – безупречный двоечник, который никогда не желал (или ему не позволили) вырасти. И всё же фотки Кита и “Stones” в рамочках, висящие по прямой линии вдоль офиса его менеджера – это лишнее напоминание о том, что его свободолюбивый нрав по жизни  гораздо лучше координируется с некоторыми коллегами по группе, чем с другими. Заметно, что здесь гораздо больше фотографий Кифа , дурачащегося вместе с Ронни Вудом – два вечно зубоскалящих оборванца, братья по гитаре – чем Ричардса и Мика Джаггера.

В “Life” гитарист подтверждает, что после того, как у Мика случилась интрижка с Анитой Палленберг во время съемок фильма Ника Роуга “Performance” в 1968-м, их отношения никогда не были точно такими же. И всё-таки их полувековой союз таков, что Ричардс клянется на крови, что перережет глотку любому,  кто когда либо сознательно перейдет дорогу его партнеру по сочинению: «И это моя прерогатива», — уверяет он сегодня со флинтовскими интонациями.

Года, проведенные в борении, достигли критической точки, когда в своей автобиографии Кит прошелся по «маленькой письке» Джаггера – нечто, что по понятным причинам не могло получить одобрения со стороны сертифицированного рок-н-ролльного Дон Жуана.   И вот пять лет прошло — и “Stones”, кажется, живучи как никогда  с туром по США “Zip Code” этим летом, которое вскоре продолжится осенними датами в Южной Америке и, скорее всего, еще дальше.

- Мик конфронтировал с тобой по поводу тех вещей, что ты сказал в “Life” ?

- О да! Он позвонил мне  — (несчастным голосом Джаггера) «Мне надо поговорить с тобой…» (долгий смех) Конечно, кое-что его терзало, но потом я взял страницы рукописи и  немного в них почеркал: «Глянь – тебя отсюда легко убрать, дружище!»

- Ваши взаимоотношения всегда были довольно гибкими – друзья, но соперники; братья, но отдельные острова?

- Мик и я соперничаем друг с другом все время. С моего конца, это никогда не было дракой. Мик  помешан на контроле –  ему необходимо верить в то, что он – Нумеро Уно, так что большую часть времени я живу с этим – пока я не считаю, что он принимает  неправильное решение, вредящее “The Stones”. Возможно, мы обожаем соперничать друг с другом. Иногда я просыпаюсь среди ночи и что-то бегло набрасываю – «Я оставлю это для него!» (фыркает). Мы — товарищи, и в процессе работы я не могу думать  о другом фронтмене, которому я буду подыгрывать. Он потрясающий. То, что он вкладывает в это – редкий дар. Я думаю, что у него есть много всего, чтобы доказать себе что-то, но это необязательно, потому что он уже все доказал. «Отдохни, Мик, расслабься». Но… отдыхающий Мик Джаггер? Это очень редкий пейзаж. Он – один из тех парней, которым все время надо что-то делать, чем-то заниматься.

— Теперь ты в некотором роде держишь себя в узде от крайностей, и Ронни тоже трезв; веселей ли стало на гастролях? Тебя не беспокоит, что прежняя тотемная сила “The Stones” может быть исчерпана?

- Ну, я и Ронни всегда веселимся, когда и где бы то ни было. Когда он сказал: «Я завязываю», я сказал: «Это будет интересный эксперимент, Рон…» (ухмыляется). И он держится, по крайней мере до данной точки. И штука в том, что он точно такой же, как если бы был обдолбан до ручки! «Тебе не надо принимать все это говно, мужик! Ты и так опупенный». У парня есть куча оптимистической энергии. Теперь он еще и переженился – ему очень повезло, что  его способна сносить еще одна женщина! (Ухмыляется) Я  люблю играть с ним, и он нокаутирует меня. (Притворное недовольство) Он слушает и занимается.

-  А тебе нужно делать это – заниматься? Наверное, ты уже должен знать сейчас все песни?

- В первые дни репетиций мне определенно нужно немного подумать. К тому времени, когда ты появляешься на сцене, ты не хочешь быть типа: «”Satisfaction” – опять, в какой это тональности?» Иногда ты – словно чистый лист. Так что, тебе нужно возвращаться к азам. Что интересно – как быстро каждый из нас включается в это. Первый день репетиций – это обычно полный смех, мы всю дорогу играем сплошную лажу: «Вуупс, сори!» (Ухмыляется) Но после двух или трех дней все начинает идти как по маслу. Я люблю играть с Дэррилом (Джонсом), классный басист. Будучи джазовым игроком, как Чарли Уоттс, это значит, что у нас есть эта фанк-джаз-ар-энд-би ритм-секция, которая мне отлично подходит.

- Дэррил играет с вами  немного…

- Да. Он говорит: «Я – новичок, я играю здесь 21 год!» Ха-ха-ха. Я сказал: «Что тебе подарить – тортик?»

- В наши дни необходимо ли тебе готовиться к туру не только физически, но и ментально?

- Нет, нет, нет (ухмыляется). Единственный раз, когда я делал нечто подобное – это после травмы: реабилитация, типо как бы я сломал ребра. Я нахожу любые упражнения скучными. На самом деле, когда ты работаешь с “The Stones”- что я люблю делать – репетировать 8-9 часов в день, стоять и сновать вокруг, мне кажется, что этого достаточно. Я лучше сделаю это, чем сойду с ума на тренажерах. Мик делает все эти штуки, но его папаня был инструктором физического воспитания. Это – часть его самого. «Где Мик?» — «Он бегает на улице». — «В такую погоду?» Мне кажется, что когда я заканчиваю репетиции, то я не просто репетировал музыку – каждая клеточка моего тела репетировала тоже.

- Когда Мик Тейлор и Билл Уаймен впервые вернулись в эпизодах тура “50 And Counting” в 2012-м, у  тебя с ними были какие-либо дискуссии вроде: «Ты можешь мне наконец сказать, почему ты покинул группу снова?»

- Да, их было несколько! И самый нелепый ответ, что я услышал – и это великая английская штука – «Я реально не знаю…» Уаймен, он главным образом выносил в себе этот страх путешествий. Типо что, после того, как он облетел мир вокруг по 10 раз ?! Не знаю, было ли это основной причиной. Когда я задаю этот вопрос Мику Тейлору, он говорит: «Для меня это тайна, даже не могу ничего придумать… Спроси у моей тогдашней старушки». Я сказал: «Я её не очень-то послушаю!» (долгий смех) Думаю, он поверил в то, что у него есть экстра-шаг в сторону, в плане карьеры. А будучи «Стоуном», у тебя появляются большие идеи. Ты хочешь быть продюсером или писателем. «Что ты написал в последние 15 лет?» «На самом деле, ничего…» Тейлор  – забавный шалун, но я взаправду люблю его. Он  самый большой враг сам себе.

- Думаешь ли ты, что  в музыкальном плане это сработало, когда ты включил их в шоу?

- Я хотел посмотреть, расцветет ли это в нечто иное, типа трёхгитарной группы. Я понял, что это была просто надежда, идея. “The Stones” – двухгитарная группа, и я реально знаю это. Но за последний год или что-то “Midnight Rambler” (с Миком Тейлором в роли гостя) был просто замечателен. Он гораздо более отвязный, чем в первый раз. Теперь у него гораздо больший жизненный километраж – и лучшее чувство юмора по поводу всего этого.

- Нужно ли чувство юмора для того, чтобы быть в “The Stones”?

- Ты придуряешься? Если в этот день и век ты начнешь относиться к ним слишком серьезно -  то ты просто ебанутый.

- Возбуждение от игры «живьем» — ты по-прежнему испытываешь его даже спустя столько времени?

- Что я люблю в сценической работе – это как бы тот цикл энергии и энтузиазма, который витает на ней. Лучшие черты человеческой природы обычно видно сразу. Я хочу сказать, я знаю, что у нас есть один или два плохих парня, харг-харг. Но, в общем-то, здесь есть что сказать по этому поводу, потому что ты уходишь со сцены, чувствуя себя великолепно, потому что ты завел всех этих людей, и они уходят типа: «Йеееа!», И ты думаешь: «Если бы мы только могли перевести это в глобальный феномен – почему это происходит только на час или два?» Теперь я, наверное, как какой-то старый лицедей… «Рык грима, запах толпы!» (название бродвейского мюзикла 60-х годов) Но сцена – это место, где я чувствую себя полностью комфортабельно. Никаких телефонных звонков…

- Считаешь ли ты, что “The Stones”снова запишут еще один альбом и отправятся в тур? Прошло 10 лет со времен “A Bigger Bang”.

- По правде, ответ на все это – да, я думаю, что именно так и будет. Мы поработаем в этом году, а потом зайдем в студию. Я знаю, что Мик хочет записываться опять – он промямлил это на встрече: «Кажется, пришло время нам вернуться и записаться». Я был вроде: «Мы здесь, чтобы говорить о туре, правильно?» Так что это будет интересно. Конец  года.

- Так что же ведет тебя дальше? Как ты сказал, тебе не нужно было делать “Crosseyed Heart”, и всё же ты честно туда вложил и сердце,  и душу. Создавать музыку — это твоя настоящая зависимость?

- Ага, но создавать всё лучше и лучше. Или по-другому. Со “Stones”, не особо по-другому, но так, что никто не подумает, что они играют что-либо механически. Песни широко открыты, и ты можешь подбрасывать другие идеи. Что я нахожу интересным в репетициях – это играть вещи, которые ты делал 30 или 40 лет, и думать: «О дерьмо, мужик. Если бы я вставил в пластинку эту ноту, то это была бы еще лучшая пластинка!» Песни  взрослеют, когда ты играешь их; чем они старше, тем больше в них магии. Это никогда не скучно. Мы рождены для веселья,  понимаешь? И мы ничего не можем с этим поделать.

- Играют ли какую-то роль деньги? Каждый раз, когда ты читаешь о туре “The Stones”, то кажется,  что это просто сводки о том,  сколько еще миллионов долларов вы себе прирастили.

- Я даже и не думаю об этом. Я знаю, что мне платят, но сколько… Я никогда не был сильно заинтересован. Но я могу сказать это: я зашибаю деньгу с 19 лет.  Многое из  этого ушло на адвокатов! Но в то же время я уверен, что каждый по-своему относится к деньгам. Но суть дела для меня такова: я не выхожу со сцены, думая: «Сколько же я заработал?»  Это против всей логики процесса.

 

И на этом мирном отступлении (по меркам Чака Берри и Литтл Уолтера Джейкобса), наш долгий разговор начинает закругляться.  После этих полутора часов хрипло-гортанной жизненной мощи Кита, любая видимость того, что структурированный и щемящий “Croseyed Heart” представляет собой некоторый образ предсмертной декларации, или по-другому – репетицию завершения долгой службы гитариста в “Stones”, — кажется теперь просто  неадекватной журналистской химерой. Он предстает пред нами более живым и мучимым жаждой  к творчеству и жизни – которая  безнадежно впилась в него всеми руками и ногами  -  более, чем когда-либо.

В то время, как мы закругляемся к кухне ради последнего коктейля, интервью лопается, как мыльный пузырь; Кит внезапно кажется меньше ростом и более робким. Остается последний вопрос: теперь он сравнительно более трезв и через книгу открыл для себя и всех новые стороны мира; есть ли в его жизни нечто, что, как он чувствует, ему неплохо бы исправить? Кто-то, с кем нужно помириться? Он несколько мгновений думает.

«Я чувствую, что мог бы сделать больше для Брайана Джонса, — говорит он о «Стоуне»-основателе, который умер при таинственных обстоятельствах в июне 1969  г. «Но я был в самой неудобной позиции для того, чтобы сделать это, потому что я похитил его старушку (Аниту). Один, или кое-кто из нас, должен был быть вместе с ним, но ты никогда не знал, где его искать, или что он делает. Также, ты знаешь эту вещь с опекой – он ведь был взрослым мужиком. Но я чувствую, что если бы я не украл его старуху, трагедии бы не случилось».

И с финальной гортанной усмешкой – на этот раз изрядно сглаженной нежданной рефлексией и искренним сожалением – Кит Ричардс говорит нам «до свиданья» и бесшумно испаряется за медленно закрывающейся дверью.

Он улетел, но обещал вернуться…. Милый, милый!!!!

Добавить комментарий