«Это я ушла от Мика, а не наоборот»

“The Telegraph”, март 2011

Крисси Айли

Дикое, но симпатичное дитя «кайфующих 60-х» рассказывает о судьбоносных любовных треугольниках в «Роллинг Стоунз», своих попытках самоубийства и о том, почему она больше не льет слезы.

На новом альбоме Марианн Фейтфулл “Horses And High Heels” («Лошади и шпильки») есть необычайно оптимистичная  песня о вечности. Точнее, о вечности и смерти. «Находить в этом радость — это некий парадокс», — говорит она. «Но я считаю это правильным способом умирания. Я не смотрю смерти прямо в лицо. Смею предположить, что до этого мне еще остается пройти долгий путь, а еще я считаю, что к тому времени, когда это произойдет, ты будешь готов к этому… и ты устанешь».

Конечно же, она реально взглянула в лицо смерти ещё 5 лет назад, когда обнаружила уплотнение в своей груди, но подробнее об этом – позже. «Лошади и шпильки» — это в некотором роде триумф, в котором сполна как ее авторских песен, так и вещей из 70-х, вроде “Love Song” («Песня о любви»), которую скаверил Элтон Джон, спетой её призрачным голосом, насквозь пропитанным болью.

Мы сидим в звякающей чашками чайной комнате при отеле «Шелборн» в Дублине, где Фейтфулл квартируется, когда она не в Париже. Где-то я читал, что она еще не изжила свои имперские замашки, принимая оборонительную позицию по большей части щекотливых вопросов касательно ее личной жизни. Сегодня с этими качествами уже не так жирно, но в ней еще не изжито до конца некое курьезное присутствие «командного голоса»  и требовательности к собеседнику.

Мы сидим-пьем чай, как вдруг она заказывает воду, чтобы запить свой французский парацетамол. «Сейчас у меня реально хорошая фаза, — говорит она мне. – Я пытаюсь больше не доводить людей до слез». Ни больше, ни меньше! А ведь её гитарист Дуг Петтибоун как-то говорил, что она может просто спеть меню, и  тогда люди будут от избытка чувств чисто ронять слезы…

Впрочем, Марианн настаивает на том, что не  желает обсуждать темы, могущие вызвать потенциальное слезоистечение… а лучше всего поговорить о том, как она умудрилась после всего этого выжить. «У меня была классная жизнь, и я хочу, чтобы она продолжалась в том же духе. Я еще не уверена в том, какова моя высшая миссия, но у меня такое ощущение, что она вполне может быть великой. Перед тем, как я посчитала, что моя миссия – это смерть… но теперь я однозначно выбираю жизнь. Теперь я испытываю по жизни совсем иные чувства, нежели та глупая и нелепая девочка-плохишка, какой я была в юности. Мне кажется, что нынче все, что мне еще предстоит повидать,  похоже скорее на некий удивительный банкет».

Сколь жизнеутверждающая мысль от 64-х летней бабушки, которая провела всю свою жизнь, безостановочно совершенствуясь в искусстве саморазрушения. И позднее в этом интервью, когда она слышит, что я знаю Пола Маккенну, то спрашивает, можно ли ей позвонить ему, дабы тот устроил ей сеанс гипноза в целях избавиться от курения. «Я думаю, это реально помогает, когда ты не пьешь и не колешься. Иногда это — фрустрация. Не скажу, что это – ложе из роз. Но в целях сохранности моих свободных чувств и дальнейшего само-саботажа,  гораздо лучше, когда я не делаю этого. Выпивка разбивает твою духовную систему вдребезги, а потом ты возвращаешься к наркотикам, и это будет ужасно». Она изображает почти мультяшно-печальное лицо, походя напоминая мне о некоторых довольно ужасных местах, в которых она успела побывать.

«Я знаю  наверняка, что рай и ад находятся здесь, на земле, — говорит она с явным избытком чувств перед тем, как опишет мне в мельчайших деталях видение (или это был сон ?), которое пришло к ней во время попытки самоубийства в 1969-м. Это случилось вскоре после того, как у Марианн на 7-м с половиной месяце беременности от Мика Джаггера случился выкидыш, и спустя всего несколько дней после смерти Брайана Джонса —  люминисцентной изначальной оригинальной движущей силы «Роллинг Стоунз». Напомним: он утонул на другом конце планеты в бассейне, когда-то принадлежавшему А.А. Милну, и «Стоунз» только что отыграли концерт в Гайд-парке, на котором Джаггер прочитал в честь Джонса стихотворение Шелли. А потом вместе с Миком  она села на самолет, летевший в Сидней,  где он снимался в «Неде Келли»…

Сидней, июль 1969

«Это было видение после того, как я съела 150 туиналов. Вначале я не планировала принять так много, я просто продолжала глотать и глотать их во время полета, и я помню, что съела еще больше после того, как заказала у горничной горячий шоколад в номер. Я не была мертва, я гуляла в одиночестве в безлюдной стране вместе с Брайаном Джонсом, и он сказал: «Вот куда я пойду», и он упал с края бездны, а я – нет, и мне пришлось пройти всю эту дорогу снова, и я прошла очень большое расстояние. Я была в аэропорту, и там были самолеты, прилетавшие и улетавшие,  и я сказала, что жду, когда ко мне придет Мик и возьмет меня с собой, что он в точности и сделал, вернув меня обратно. Я помню все это».

Лицо Джаггера было первым, что она увидела, очнувшись от 6-ти дневной комы, и ее первыми словами было: «Дикие лошади не смогут оттащить меня прочь». (Имеется в виду род казни у средневековых монголов за измену мужу, которые привязывали женщину-жертву к хвостам двух необъезженных лошадей, и те скакали в разные стороны, при этом разрывая тело на части). Это было после этого, когда мы написали «Диких лошадей», говорит она, даже несмотря на то, что на её авторство никто никогда не ссылался. Кит Ричардс в своей книге «Жизнь» очень добр к Фейтфулл, ссылаясь на нее как на некую сверх-музу, не просто вдохновлявшую их на создание песен, но и буквально помогавшую Джаггеру сочинять к ним слова. Она также говорит, что Джаггер написал «Симпатию к дьяволу» после того, как она подарила ему русский роман о Сатане.

Сидней, 69-й....

 

«Это было не так, что я писала песни целиком», — говорит она. «Н я могла сказать ему: «Что по поводу этой строчки, или по поводу изменить вон то ?», и ему это нравилось. Ему бы не понравилось, если бы я пыталась  добиться от него указать  мое авторство или денежных выплат; ему бы это явно не понравилось, ха-ха! И это могло бы быть несправедливо, потому что он – звезда, вместе с Китом».

Также, довольно в джентльменском ключе, Ричардс раз и навсегда развеял слухи о случае с «батончиком Марс», подразумевавшем то, что Фейтфулл и  Джаггер были застигнуты полицией в компромиссной позиции с данным кондитерским изделием. Это было нечто, в то время изрядно уязвившее ее самолюбие и с тех пор преследовавшее ее по пятам. Наиболее болезненно она ощутила это тогда, когда несколько лет назад компания «Марс» предложила ей «много денег» за участие в рекламе своей продукции. Но, как говорит Ричардс, в реальности подобное никогда не происходило.

«Его книга – это чудесное чтиво, и он пишет о больших штуках», — говорит Фейтфулл. «Я люблю и уважаю его». Она и Ричардс провели знаменитую ночь вместе в качестве мести Джаггеру, переспавшему с Анитой Палленберг. Совершенно ясно, что тогда они очень понравились друг другу; но почему же она выбрала Мика, а не его ? «О, я должна была это сделать, но у него  был замут с Линдой Кит, и он уже был влюблен в Аниту, так что никаких шансов». Реально ? «Ты даже не представляешь, насколько глупенькой девочкой я тогда была. Он любил меня всю дорогу, но я этого не знала. Мы реально никогда не узнаем. Я определенно была от него без ума. Я провела с ним одну чудесную ночь, а позднее узнала его чуть получше. Чем больше я видела его, тем больше я его любила. Многие говорили, что мы очень хорошо смотрелись бы вместе… Но я  была еще слишком молода, чтобы подольше задержать на себе его внимание».

Мик во время визита в клинику, где Марианн приходила в себя после попытки суицида... Австралия, август 1969

 

Да, она была всего лишь девушкой-подростком, когда её впервые представили ко двору «Роллинг Стоунз»… но определенно не инженю!  В 1965-м, когда ей было 18, она уже вышла замуж за художника Джона Данбара, и у них родился сын Николас, которого позднее отправили жить с дома у бабушки Евы. Вскоре после свадьбы беременную Фейтфулл попытался заманить к себе  в постель в отеле «Савой» Боб Дилан, но ему это — увы! — не удалось.

Она бросила Данбара ради Джаггера, когда ей было 19. С ее длинными золотистыми волосами, большими глазами и цветастой  мини-юбкой, она была красавицей 60-х, которую некий ценитель однажды одарил памятным эпитетом «ангел с сиськами». Со стороны  в ней было это все… и даже сладкая хит-пластинка “As Tears Go By”.

И все-таки она все время ощущала себя не в своей тарелке. Собираясь поступить в университет или в драматическую школу, она нежданно-негаданно оказалась в труппе этого Рок-цирка… и Марианн чувствовала, что он влияет на нее с негативной стороны, а еще у ней не было уверенности в своих силах.

В своей автобиографии «Фейтфулл» она вспоминает, как на протяжении нескольких месяцев она и Джаггер спали на разных сторонах гигантской  кровати, избегая секса. Она проводит такую линию, что в те дни Джаггер был, скажем так, более подвержен «оральной фиксации», в то время как она — определенно нет: «Не то, что Киту было не все равно… Он настоящий мужчина. Но одна из тех штук по поводу жить в их мире… — она не заканчивает предложение. – У нас была такая классная ночь! Вау, я не забуду ее никогда».

Но с Миком, говорит она, «другие кусочки были просто замечательны. Обычно мы ходили с визитами в святые места, по соборам или одиноким холмам. Мик сидел за рулем «Бентли» с Кристофером Гиббзом, и иногда Майкл Купер снимал нас на фото. Он был придворным фотографом. Есть фото, где я и Мик ссоримся в машине. на них ясно видно, насколько мы могли противоречить друг другу. Мы не всегда получали удовольствие от совместного общения, но у нас реально были прекрасные моменты, и это было очень плодотворное сотрудничество.

«У него очень классно получалось играть «Три сестры», чтобы помочь мне выучить мою роль. А также он был недурным Гамлетом». Это было тогда, когда она сыграла Офелию в фильме Тони Ричардсона «Гамлет» (1969), который помог ей оформить свои суицидальные мысли,  после чего она съела все свои таблетки, запив их горячим шоколадом.

Она и Джаггер с течением лет еще имели некие внешне скудные контакты, но когда она легла на операцию по лампэктомии в 2006-м, то он позвонил ей. «И для меня это значило многое. Мне так повезло, что врачи поймали болезнь столь быстро. Мне не пришлось проходить через химиотерапию. Они удалили опухоль, и все…. В итоге я одновременно сделала себе и подтяжку, и некоторое уменьшение груди (смех). Типа я взяла от этого самое лучшее, что могло случиться, вот как я сама себя успокоила». Кто бы мог подумать, что теперь она столь активно начнет излучать оптимизм ! И тем не менее, это по-прежнему она самая. А с ней прибывает и сила,  которую она ощущает теперь в себе, наверное, в первый раз за всю свою долгую жизнь.

Она одета в мужской смокинг и белую блузу с оторочками. Ее грудь по-прежнему невероятна. Марианн шутит: «Они отросли снова. У меня куча  друзей, которые проходят сейчас через химиотерапию. Я надеюсь, что когда я умру, то это будет не столь устрашающий процесс, подобный этому, что я типа просто буду лежать в постели и думать: всё, с меня хватит, надо линять».

Конечно, она испугалась, когда у ней нашли рак. «Возможно, не столь сильно, как должна была бы. Все, что я могу сказать, это — мне повезло с моим телом. Весьма недурно скроенное тельце… Я воздаю ему хвалу и все время говорю: «Ты очень хорошее». И Марианн реально считает, что рак её изменил. Ведь после этого ее любовная жизнь никогда не будет такой же!

«Рак отнюдь не даёт тебе ощущение того, что ты сексуальна. Мне потребовалось много времени, чтобы превозмочь это. Я только что соскочила с секса, и это был тот особенный момент, поскольку я снова почувствовала себя лучше. Франсуа влюбился в кого-то еще». Франсуа Равар, который выглядит, как дитя любви Сержа Гайнсбура и Вуди Аллена — это её давний менеджер, который им останется и далее. «Да, он присматривает за мной», — мурчит она. Но ей потребовалось некоторое время, чтобы превозмочь горечь  от расставания, и ее песня “Why Did We Have To Part” («Почему нам пришлось расстаться») написана именно о нем.

«В данном разрезе  она повествует обо всех, с кем я когда-либо расставалась, но главным образом о Франсуа. Во время расставания у меня был творческий кризис. Я не могла ничего написать в течение двух лет. Во время встреч анонимных алкоголиков я услышала о ком-то из кинобизнеса, вышедшем на пенсию, что потом они стали снова выпивать, потому что решили спуститься с тормозов. А я не могла себе этого позволить. Но со мной все не так уж плохо, и я люблю работать».

Она по-прежнему живет в Париже, а еще у ней есть домик в графстве Уотерфорд, Ирландия. Её сын Николас хочет, перевезти её обратно в Лондон. «Он такой клевый сын, для меня он – наилучший. Я не уверена в том, устроил ли бы он другую мать, но он очень свободомыслящий… Он журналист в области высоких финансов, и он написал чудесную книгу «Ценная бумага дьявола» («The Devil’s Derivative”). Как же это могло случиться со мной, как у меня получился такой ребенок ? Он невероятно похож на моего отца».

Марианн и Серж Гайнсбур, 1981

Почтенный майор Глинн Фейтфулл был британским шпионом во время 2-й Мировой войны, оставившим семью, когда Марианне было 6 лет. Его дед изобрел сексуальную игрушку под названием «Машина фригидности», которая была предназначена для того, чтобы женщина могла добиться оргазма. Он опробировал её на матери Марианн — Еве, баронессе Эриссо, танцовщице и актрисе, ведшей свою родословную из длинного списка австро-венгерских аристократов по фамилии Захер-Мазох.

«Я всегда считала его мошенником. Почему он сделал это с молодой женой своего сына ? Не думаю, что моя мать была особо повернута на сексе,  в то время как мой отец – наоборот. Так что им обеим пришлось нелегко».

Она еще далее распространяется о том, сколь она восхищена Николасом. Возможно, их отношения теперь более насыщенны, так как его забрали от неё, когда он был ребенком, а она – героинщицей, жившей на улицах Сохо. «Нет, я всегда была рядом с ним, но да, его забрали от меня, и это было очень больно, без вопросов. Ему было около 7-ми лет. На самом деле, сейчас я заблокировала это решение суда. Давай не будем об этом, это слишком ужасная тема, и я снова люблю Джона, несмотря на то, как он поступил со мной. С тех пор, как я ненавидела Джона, прошло много лет», — говорит она, растягивая слова и со скучным видом.

Что же конкретно побудило ее жить на улицах ? «Я не хотела больше плавать в аквариуме для золотых рыбок, — говорит она. – Когда я влюбилась в Мика, потому что я не могла залучить к себе Кита, их группа была просто такой же, как и любая другая. И я вряд ли была ответственна за этот невероятный скачок в их популярности. Они стали суперзвездами, и я была посреди всего этого. Это я ушла от Мика, а никак не наоборот. Это я оставила его, а возможно, заодно с ним – и себя.

Я сказала Мику «нет», а потом сказала «нет» и самой себе. Я оставила себя лежащей посреди дороги, тощей от анорексии и колющей себе в вену героин. Героин реально заставляет тебя терять интерес к еде, но тут было больше, чем только это. Я хотела полностью исчезнуть, уменьшиться и слиться в унитаз… Но часть меня все еще держалась за былую любовь и свет. Любовь моей мамы была все еще сильна, и это частью помогло мне — той  части меня, которая не хотела с этим жить.

«Почему я проглотила те пилюли в первую голову ? Я точно не могу вспомнить». Это был конец твоих отношений с Миком Джаггером ? «Нет, но это приблизило его. Это очень негодный способ – пытаться убить себя, когда ты с Миком Джаггером , и это все касается миленьких штучек». Его невероятно круглые глаза выглядят так, как будто бы перед ними на секунду промчалось некое ужасное видение. «Это случилось из-за смерти Брайана. Вот почему я сделала это. Своим самоубийством я пыталась наказать Мика».

Джонс умер спустя всего несколько недель после того, как Джаггер и Ричардс попросили его из «Роллинг Стоунз», не в силах больше терпеть его выходки или наркотическое окоченение  (Ричардс недавно описал Джонса как «кусок ***»). Но Фейтфулл не разделяла этих чувств с ними.

«Мик не убивал Брайана, — говорит она. – Я никогда не думала так, но Мик с Китом также ни в чем не помогли ему. Они смеялись над ним, издеваясь и показывая на него пальцем. Так что я подумала, что вот сейчас я всех их накажу и наебу. Я покажу им всем, я их проучу, они будут тосковать без меня. Но этого не случилось».

Гораздо более спокойная спустя столько лет, она рассказывает мне о том, как любит говорить по-французски с сильным английским акцентом. Она демонстрирует это немедленно же и при этом вся рассыпается в хихишках. Дескать, она совсем не говорит на настоящем французском, но они находят это невероятно обаятельным.

Она вернулась к актерской работе, сыграв вместе с Джонатаном Рисом Майерсом в кинофильме “Belle de Seigneur”. «Я обожаю вызывать у людей смех. Я обожаю выступать. Лучшая роль в моей жизни – это я сама, и необязательно на сцене или в фильме». А играет ли она роль сейчас?

«В данный момент – нет. Либо, если да, то это очень виртуозная игра. Несколько лет назад я еще могла играть, при этом чувствуя смущение».

Она всегда говорила, что ее бесприютность уходит своими корнями в образ жизни. Она хотела быть стать анонимом, и поэтому играла роль бездомной и наркозависимой. Это кажется причудливым парадоксом, но свое неподконтрольное состояние она всегда держала под контролем. «Мне пришлось смириться со своим прошлым. Я относилась к нему слишком эгоцентрично, и результатом тому были неуверенность и оборонительная позиция. Если бы ты задала мне какой-нибудь щекотливый вопрос, то я обязательно обиделась бы и высказала тебе много жутких вещей. Но теперь мне все равно».

И все-таки даже на самой унылой песне в «Лошадях и шпильках» определенно звучат  радостные нотки. Вы можете отчетливо ощутить, что она счастлива, когда работает, одновременно превозмогая боль; это и есть ее нынешняя жажда жизни. Она считает, что очень, очень долго подавляла в самой себе любовь. Изо всех своих троих мужей – Данбара, панк-рокера Бена Брирли и писателя Джорджо Делла Терца – она поддерживает контакт лишь с первым. «Я стараюсь держать душу открытой для любви, — говорит она. – А как ты думаешь, остался ли еще в мире хоть кто-нибудь, способный меня полюбить ?»

Добавить комментарий