Мик: Неплохо б реально повкалывать

Журнал «Zig Zag», ноябрь 1977. 

Перевод: Doomwatcher.

Можно задать вопрос о том, как прошла твое детство и молодость?

Да, но в моей памяти зияют здоровенные дыры, и я мало что помню.

У тебя есть братья-сестры?

Да, у меня есть брат, который живет и здравствует. Он на четыре года младше меня. Кажется, он актерствует в каком-то шотландском театре, точно не скажу в каком.

Насколько мне известно, ты родился в Дартфорде. Что это было за место?

То есть, ты хочешь знать, где же я родился? Ну, там жили и живут выходцы из рабочего класса. Главным образом представители среднего класса и те, кто вкалывает на местных заводах. Я родился в районе, где жили местные пролетарии, и наша семья жила там до тех пор, пока я не перебрался в Лондон.

Твой папа работал физруком в местной школе?

Да, он учитель.

И он работал учителем, когда ты жил в Дартфорде?

Да, а потом он начал преподавать в колледже, и сейчас моя семья живет в графстве Кент. Отец всю жизнь работал учителем.

А твоя мама имела какое-либо отношение к театру?

Нет. У ней были непутевые братья. Представители старшего поколения, поколения моих родителей, это было еще в викторианскую эпоху (1837-1901), когда все члены нашей семьи как-либо актерствовали. Ее братья были старше ее. Она немножко играла и пела, но ее братья куда больше были увлечены актерством. Вообще надо сказать, что взрослая часть поколения была гораздо музыкальней.

Насколько я знаю, многие твои дядюшки также на чем-то играли.

Да, играли на пианино, аккордеоне и пели в хоре, а один мой дядя был священником, но я его никогда не видел.

То есть, ты хочешь сказать, что он был настоящим священником?

Нет, он читал свои проповеди на улице, на импровизированной трибуне.

«Близ есмь, при дверех».

Да, что-то типа этого.

(в этот момент к нашему столику подносят чай и поднос с пирожными, бисквитами)

Унесите сломанные бисквиты! У Вуди есть подружка, мы поинтересовались, где она работает, оказалось, что в универмаге Woolworth. Интересное дело, когда-то у меня самого была подружка, которая работала в том же заведении. Я спросил ее: «Ну и за каким прилавком ты работаешь?». На что она ответила: (говорит высоким фальцетом) «Сломанные бисквиты». Как тебе такое название? Великолепно! Конечно, она соврала и на самом деле работала моделью. Просто тупо над нами прикалывалась.

А твои родители как-либо интересовались театром или музыкой?

Нет, ничего подобного. Наоборот, они театр на дух не переносили. Я узнал, что они хоть разок были в театре, только когда поднялась эта шумиха с Оклахомой. И еще у нас в доме никогда не было магнитофона. И потом они никогда не слушали музыку по радио – но меня это вообще никак не беспокоило.

Ты брал уроки игры на пианино?

Нет, никогда. Мне это было не интересно, а родители твердили свое: «Прилежно учись и будь хорошим мальчиком».

А твой «старик» был строгим папой?

Очень строгим. Он был строгим, но не настолько строгим, как сейчас. По отношению к моей дочери, он самый настоящий «добрый дедушка». Я поинтересовался у него, почему к моей дочке он относится гораздо добрее, не то, что ко мне, в свое время. На что он мне ответил: «Ну, как же, я не был строг с тобой». А я ему: «Нет, черт возьми, ты был строгим отцом!

Так, я все понял, ты жил в Дартфорде в семье выходцев из среднего класса, где совершенно не интересовались музыкой, ничего такого.

Возникает вопрос, как же Мик Джаггер это сделал? Увлекся музыкой позднее. А в школе ничего этого не было, ни театра, ни музыки, один школьный хор.

Значит, ты пел в школьном хоре? И что же ты там пел, оперы?

Нет, на самом деле — только религиозные песнопения и хоровое пение в духе XVI века. Мы часто пели в этом древнем cтиле, без какого-либо аккомпанемента.

То есть, в каком-то смысле, ты получил классическое музыкальное образование.

Не сказал бы. Сомневаюсь, что я вообще чему-то такому учился. Никогда не умел петь гармонии, да и сейчас не умею.

Вспоминая сейчас прошлое, можно ли сказать, что у тебя было счастливое детство? Был ли ты тогда счастлив?

Нет. Не согласен. Одно сплошное разочарование. Естественно, в моей жизни были какие-то «мелкие радости», но их было крайне мало, и я часто был чем-то расстроен, особенно в то время. Было просто ужасно. Но в памяти осталось только хорошее.

У вас была дружная семья?

Да. Самое классное, что было нечто такое, что всех объединяло. У нас была достаточно сплоченная семья, что давало чувство безопасности.

В школе ты был бунтарем?

Честно говоря, да. Но и вкалывал будьте нате. Мне не нравилась вся система образования и то, как она работала. Тогда еще никто не задумывался, как сделать так, чтобы дети заинтересовались учебой. Чтобы они хотели учиться. Тогда детишки испытывали на себе огромное давление.

То есть не было никакой возможности проявлять свой творческий дар?

Очень редко, пока нам не исполнялось 16-17 лет, и только тогда нам давалась небольшая поблажка, побольше свободы.

А какие предметы ты изучал?

В школе — историю, английский и французский язык.

И ты увлекся английским?

Да, я всегда интересовался языком.

Ты учился в Лондонской Школе Экономики (L.S.E.), не так ли? Но главным образом интересовался английским?

И история, но  в L.S.E. я изучал экономическую историю и прочие предметы, которые мне совершенно не нравились. Мне вообще не нравилася L.S.E., совершенно (смеется). Это было ужасно, причем все это происходило в какой-то странный период, в период застоя. В политической жизни почти ничего не происходило. Учебный план казался каким-то убогим, и я слабо интересовался самими учебными предметами. Поэтому ушел.

Для меня L.S.E. — лучшая школа по части изучения политики и экономики.

Да, в определенном смысле это замечательное учебное заведение. Но я хотел сказать, что политическая жизнь в этом колледже вновь ожила в 1965 и, скорей всего, там было очень интересно учиться, когда студенты неделями не вылезали из классов. Но вот раньше все было иначе. На самом деле, тогда было просто скучно. На первом году обучения мне было интересно, а уже на втором курсе я серьезно увлекся музыкой. Фактически я забросил учебу; по-настоящему увлекся музыкой. Тупо «забил» на учебу. У меня появилось новое увлечение.

Когда же ты познакомился с Брайаном?

В 1962, в Илинге. Я еще учился в экономическом колледже.

А я познакомился с ним где-то за два года до этого.

Он что, тогда приезжал в Лондон?

Да. Он частенько приезжал и останавливался на выходные у Алексиса Корнела, и играл в одной джазовой группе в Челтнэме. А как бы ты описал Брайана сейчас, вспоминая его как личность? В моей памяти он навсегда остался крайне интересным типом.

Брайан был «парнем со странностями». Очень чувственная натура, гипер-чувственная. И Бог знает что еще. Не думаю, что его можно было назвать уравновешенным человеком. Но давая подобную характеристику, я вовсе его не критикую. В начале, он проявлял огромный энтузиазм. Знаешь, по своему, он был очень забавным. Упрямым. Я бы назвал его «упрямым валлийцем».

Я помню его перепады настроения. Он мог быть «само очарование». На самом деле, как-то на Рождество, я всегда работал на почте на Рождество…

Я тоже.

… так вот, я развозил почту на велосипеде. Половину почты — я, вторую половину – Брайан.

А вот я занимался посылками. На улице было слишком холодно (смеется).

Мы развозили почту, а он тогда жил на Хэдерли-роуд, и эта улица входила в обслуживаемый нами участок, и он мог развозить свою часть почты, а потом сваливать домой, проводить пару часиков дома, а потом какое-то время не работать. В итоге у него получалось пару часов переработки, а реально он так ничего и не делал. Я помню Рождество, потому что именно в Рождество мы развозили почту. Он казался очень дружелюбным и счастливым. А в другой раз, мог быть жестоким. Учась в школе, мы ставили химические опыты в одной группе. И Брайан совершенно не нравился нашему химику.

Иногда он был очень милым. Брайан любил командовать, устанавливать свои правила в группе, что нам категорически не нравилось. Да, у него была «своя указующая линия», свои «правила игры», и мне это все порядком надоело, мне не нужны были какие-либо правила в The Rolling Stones.

Получается, что между вами произошло некое «столкновение интересов».

Да, так оно и было. Изначально, это было не так заметно. Он был очень стеснительным. Если в вашей группе играет стеснительный музыкант, то потом, внезапно, такой «зажатый» музыкант, в порыве определенного настроения, превращается в другого человека, который жаждет самостоятельности, хочет принимать все те решения, о которых ты ничего не желаешь слышать. Но он был «пробивным типом». Гнул свою линию и не сдавался. Частенько писал письма в прозаической форме и рассылал их джазовым критикам в разных газетах. А на следующий день зачитывал нам часть из этих писем. Это была ржачка. Это было прикольно, потому что он играл джаз, а все остальные в нашей группе просто не переваривали джаз. Мы даже не знали как его играть, чего уж там говорить. Он играл на гитаре специфичные аккордовые последовательности, нам совершенно не свойственные, и из-за этого мы над ним потешались. Короче, нам было с ним трудно.

Я так понимаю, что ты периодически вспоминаешь о нем.

Да, вспоминаю. Особенно когда слушаю наши старые песни. Под конец своей жизни, он очень сильно отдалился от всех нас, или это случилось еще раньше, насколько я понимал. Он очень отдалился от меня. Вначале мы все жили вместе, но он очень отдалился от меня. Брайан переживал то, что я просто не понимал,  но я понимаю это сейчас. Я был очень наивным и не понимал, чем он занимается. Ну, ты понимаешь, наркота и все такое-прочее. Я просто этого не понимал. И до сих пор считаю, что все это не есть правильно. Правда, я  считаю так.

Неужели?

Да. Такому человеку, как Брайан, этого не стоило делать. Может, другим это и подходит, но не ему.

А ты то почем знаешь?

И так ясно. И так понятно, что у Брайана от всего этого «ехала крыша», он не был уравновешенным человеком. Нестабильным людям нельзя принимать те наркотики, что пагубно действуют на их психику. К примеру, кислоту, кокаин или героин. Не знаю, употреблял ли он героин. Не надо было этого делать. Было ясно, что наркота убивает его. Кто-то может употреблять наркотики, а он не мог. Да и потом, он все доводил до крайности. У него были проблемы со здоровьем. Ужасное состояние. Конечно, наркотики оказывали на него пагубное действие. Сначала, он начал хуже играть, а потом у него «крышак поехал».

То есть, ты хочешь сказать, что тогда ты этого всего не замечал?

Я не принимал ЛСД, когда он сидел на кокаине. Я никогда не прикасался к кокаину. И уж конечно не принимал наркотики в таком объеме, как он. В таких огромных количествах. Зачем? Это было не понятно, никакой цели в этом не было.

Как ты думаешь, почему же он торчал?

Не знаю. Некоторые начинают принимать наркотики из-за жизненных проблем. Но ничего не могу сказать, было ли настолько все плохо в жизни Брайана. Может и было. Как правило, люди начинают торчать для того, чтобы как-то заглушить свою боль.

Это одна точка зрения. А вот интересно, чувствовал ли ты какую-то ответственность из-за его падения?

Да. Причем все это чувствовали, как музыканты нашей группы, так и наше окружение. Но почти не реально помочь конченому наркоману. Я многих видел в таком вот положении. Наркоманах можно беспокоится, что-то им говорить, как-то их обхаживать, прятать от них наркотики, все что угодно, но все это напрасно, ничего им уже не поможет. Если наркоман хочет торчать, он будет торчать. Или они прекратят ширяться и задумаются.

И когда его е стало, ты лично не почувствовал вины, что вполне нормально, когда уходят близкие вам люди.

Никакой вины. Только сожаление, что не смог что-то сделать, что-то важное. Когда один умирает, второй всегда жалеет, что не успел поговорить с усопшим. Но это нормально. Я вспомнил какую-то ужасную ночь, когда грубо с ним обошелся. Ну и что из этого? Любой из нас бывает груб. И здесь я не чувствовал вины. Я был немного шокирован т. к. впервые потерял близкого мне человека. С тех пор столько разного народу переумирало, что это странно. Трудно смириться со смертью родного тебе человека, когда ты молод. Особенно если умирает твой ровесник, а не твоя прабабушка. Первая смерть, смерть твоего ровесника, переживается сильнее всего. Ты ничего не понимаешь, эта смерть кажется какой-то странной.

Как ты считаешь, Брайан умер своей смертью или его убили?

Трудно сказать. Понятия не имею. Да я никаких обстоятельств его смерти не знаю. Не думаю, что его убили, на убийство ничего не указывало. По крайней мере, на основе того, что удалось узнать полиции.

Наверное, мы можем поговорить о твоих увлечениях. Мне кажется, что у тебя, как у музыканта, очень много разных интересов, причем в той области, которую можно назвать «Искусством». Ты уже рассказал нам о том, как увлекся в школе английским, и я думаю, судя по истории Rolling Stones, что ты интересуешься театром. Это правда, что ты подался в актеры?

Да. Я собираюсь сниматься в кино, играть на театральной сцене. Но я не занимаюсь театром в общепринятом понимании. Лишь частично. Мне кажется, что я нашел для себя странную форму развлечения – музыкального развлечения. Что-то в стиле бродвейских постановок с моей любимой музыкой.

То есть, что-то типа «Кордебалета» (мюзикл Майкла Беннета, 1975, 10 лет спустя легший в основу кинофильма с Майклом Дугласом в главной роли) ?

Да. Мне нравятся такие вещи. Причем я не люблю обычные мюзиклы, но при этом я увлечен балетом и танцами.

О, хотелось бы поговорить об этом. Ты уже прошел какой-то курс в этом деле?

Нет. Степ я танцевать не умею, да и вальс тоже. Жалкое зрелище, я помню, как я попытался этому научится! (смеется)

То есть, никакие классы ты не посещал.

Нет, никаких классов. Я бы хотел получить такое образование, но начинать надо было намного раньше. Просто бессмысленно об этом думать, когда тебе уже 20, да, свой резон есть, но существенных успехов уже не добьешься. Я бы обычную растяжку уже бы не сделал.

А какие танцевальные школы для тебя наиболее привлекательны? «Театр Американского Балета», к примеру?

Да, это хорошая штука. Но я считаю, что некоторые из черных компаний уже не столь хороши, как раньше. Лучше уж я посмотрю, как танцует Барышников, при этом я далеко не в восторге от классического балета. Мне нравятся современные танцы и танцоры, а современный балет в общем-то редкость. Балетное искусство в целом достаточно консервативно.

Мне кажется, что в этом плане Барышников был исключением.

Да, отчасти он — исключение. В последнее время я часто бывал на его постановках, видел, как он танцует в Торонто. Причем я с ним познакомился и могу сказать, что он очень милый, добрый и веселый. А вот Нуреева я открыл для себя очень давно, еще в начале 60-х и могу сказать, что именно он разбудил во мне интерес к балету.

А какие книги ты читаешь?

Да все подряд. Разноплановую литературу. Множество популярных романов. Причем со мной такого никогда раньше не было. Могу всего за одну ночь прочитать несколько популярных новелл, причем очень быстро. Буквально вчера ночью я прочел книжку одной писательницы, она называется «Интервью с Вампиром». Крутое чтиво, но вместе с тем достаточно странное, даже очень странное. Потом, той же ночью, я прочитал еще одну книгу, что-то из произведений Леона Дитона, что-то об английском балете. А еще один странный рассказ писательницы-японки по имени Джериджи, она писала еще в XIII веке, первое произведение японской писательницы. Очень странная история о сыне японского императора и его любовных похождениях. Это очень интересная и необычная книжка. Я привык читать только историческую литературу, а беллетристику полюбил читать лишь в последнее время. Любое «желтое чтиво». Но я бы не назвал эти книжки «чтивом для транспорта». Разные детективы гораздо хуже.

Твой любимый писатель-романист?

Одного сразу не назову, надо подумать, хоть минутку. На самом деле, у меня нет любимого романиста. Не думаю… причем я читаю не так уж много романов. Совсем недавно начал ими увлекаться.

Ты не против, если мы поговорим о кинематографе? Фильм «Performance» снова показывают в Лондоне, причем спустя годы после его выхода. Что ты можешь сказать об этой картине?

На самом деле, я этот фильм еще ни разу не видел. Смотрел только какие-то отрывки. Не знаю почему, но по окончании работы над этим фильмом, я его так и не посмотрел. Просто я такой человек, теряю интерес, когда работа уже сделана. Я снимался с удовольствием. Было очень интересно, очень напряженно и даже интимно. Этот фильм – коллективное достижение. В одном из диалогов я активно импровизировал, что было тоже интересно, ведь до этого я ничего подобного не делал. Было очень приятно, но вместе с тем пришлось повкалывать.

Что, и шрамы остались?

О, нет.

Но твоя фраза «очень напряженно» — я уж было решил, что дошло и до физического воздействия.

О, нет. Ты выкладываешься на съемочной площадке, и когда фильм уже снят, то он снят, и все прошлые метания остаются. Пускай теперь переживают зрители.

Ты снимался у Люка Годара, не так ли?

Да. Но я почти с ним не разговаривал. Он был немногословен.

Представляю… человек крайне левых взглядов.

Активно интересующийся политикой.

Это он нашел тебя?

Да.

Может быть, он видит в The Rolling Stones некое отражение анархии?

Не знаю, что он там увидел и подумал. Правда, не знаю. Сомневаюсь, что он сам себя понимал. Он мог снять сцену в студии, а потом ее просто вырезать, причем до кучи отредактировать все, что ему хотелось.

А вы не ругались из-за всего этого редактирования?

Лично ко мне это не имело никакого отношения, все разборки велись с продюсером. Кто бы он ни был, хоть сын Коудри. Майкл Пирсон (род. в 1944, 4-й виконт Коудри — крупный британский землевладелец).

А можно задать вопрос о проекте Rock-N-Roll Circus, потому что я кое-что видел и считаю, что там есть крайне интересный киноматериал, по той или иной причине забракованный.

Да. Мне звонил Пит Таунзенд, и он хотел использовать кое-что из отснятого тогда материала, так как он снимает свой фильм с архивными съемками The Who. Он хочет посмотреть, да и я сам не прочь посмотреть тот материал вместе с ним. Я уже много лет ничего из отснятого тогда не видел. Интересный был проект, но не реализованный, поэтому, в конечном итоге я захотел разобраться.

Тебе не понравилось в нём участвовать?

Произошла какая-то ошибка. Мы попытались отснять все слишком быстро, да и денег элементарно не хватало. Весь этот проект отчасти опережал свое время – на полгода, или около того.

Мне очень нравится ваш новый альбом. Особенно сторона El Mocambo, и песня Craсkin’ Up («Ты сдулась»). Это что-то новенькое, вы такого раньше не записывали, как же все получилось?

Это песню мне предложил записать Джон Леннон! (смеется)

Наверное, это он сам сдулся!

Нет. Я предложил это сделать, и мы просто сыграли эту вещь на репетиции, типа баловались. Это было где-то год назад. В ту ночь мы записали много песен. Эти четыре песни получились особенно замечательными по сравнению с другими, не записанными темами. Получилась такая мешанина. Мы записали новые песни моего авторства, и которые не так хорошо получились т. к. мы не достаточно их репетировали. Поэтому мы выбрали только эти четыре.

Вы периодически исполняли почти импровизированные песни на сцене. Я побывал на вашем концерте в Листере. Второе выступление в 1976, когда вы играли с Эриком Клэптоном. Он вышел под конец вашего шоу, и мне показалось, что сделал он это с неохотой.

Да, под настроение, иногда он сопротивляется, но в иной раз явно расположен.

Но вы время от времени исполняете какие-то свои вещи экспромтом.

Да, особенно если мы играем в небольшом зале. Та концертная площадка (Leicester Grandy Hall) была как раз небольшая, и нам гораздо легче импровизировать именно в таком вот зале. Так сказать «по велению момента».

А вам вообще нравится играть в небольших залах? В том зале в Листере не было никакой охраны, да и звук экранировал от стен.

Ветошь. Английский амбар. Однако мне казалось, что там достаточно хорошая атмосфера.

Да, там было мило. Я пробрался к самой сцене, никакой охраны не было, и мы прекрасно провели время. Никакого сравнения с залом Earl’s Court. Будут ли The Rolling Stones и дальше играть по небольшим клубам?

Если мы играем где-то за Лондоном, то как правило, это маленький зал. Где-то на отшибе. Сомневаюсь, что можно играть в каком-нибудь клубе на 300 мест, только потому что на вас соберется посмотреть несколько тысяч, а потом они разозлятся так как элементарно не попадут в такой клуб. И потом в клубе можно выступать еще когда хочется реально поработать, повкалывать.

Так вы могли бы сыграть в клубе Stander (на 1250 мест) в Эйлсбери?

Да, конечно. А это ваш клуб?

Да.

Думаю, что смогли бы. Никаких препятствий я не вижу.

Я очень жду ваших очередных гастролей. Своими клубными концертами вы подняли шумиху, и становится понятно, что ваша группа вполне может переходить со стадиона на 20 000 мест в зал небольшого размера, не так ли?

Да, я считаю, что в этом нет ничего дурного. Отличная идея.

Добавить комментарий