«Стоунс» могут или не могут катиться, но Мик Джеггер не позволяет расти траве под своими ногами.
Марк Роуленд
“Musician”, ноябрь 1987
Лето быстро проходило сквозь Лондон в течение августа, но его приход мог способствовать лишь меньшей трети в качестве темы диалога – как следует протянувшись за массовыми убийствами в близлежащем Хангерфорде и местным преклонением перед видением, которым является Мадонна. Английские таблоиды, которые чисто для сенсации делают “National Enquirer” выглядящим как “Paris Review”, были полы до отказа фотографиями Её Девственничества, в то время как билеты на три её шоу на 70-ти тысячеместный стадион “Wembley” в Лондоне были проданы за недели до этого. У каждого, казалось, была на уме Мадонна, и Мик Джеггер не был исключением.
«Дэвид Боуи и я решили разговорить её», — говорит он. «И вот, мы пошли на эту вечеринку, и первым человеком, которого мы увидели, когда вошли, был Шон». Он сияет знаменитой дьявольской улыбкой. «Дэвид начал разговаривать с Шоном», — он конфиденциально продолжает, — «в то время как я пытался разговорить Мадонну, и после около 45-ти минут мы поменялись местами: я говорил с Шоном, а Дэвид заговаривал Мадонну. Думаю, Шон даже и не заметил», — смеётся он.
«И она мне понравилась», — продолжает он более серьёзно. «За исключением, что она кажется так чересчур открыто… агрессивной. А у нас», — он улыбается, — «Вся штука в том, чтобы добиться успеха реально не выглядя так, будто ты пытался».
—
Это стиль, который Мик Джеггер отшлифовал до совершенства. Немногие звезды в любом поле столь старательно и пристально рассматривались за 25 лет, и никто не доказал себя более состоятельным в словесных битвах, что «любознательные души хотят знать» с колкостью или пренебрежительным, тлетворным взглядом; он управляет иллюзией кажущегося доступным, реально не отдавая себя этому. Наверное, это просто отражает двойственные импульсы его большего искусства, внутреннего прозрения и тайны автора песен, чья работа смело противостоит любому в роке, и жонглерство прирождённого актёра водевилей, которому нравится оставлять их с желанием просить «еще».
Тем не менее, за последнюю пару лет, Джеггер совершил один из более рискованных поворотов во своей богатой на предания карьере: попытался создать музыку и персонаж в отдельности от РС. Его первая сольная попытка “She’s The Boss” более или менее оскандалилась. Но вместо того, чтобы зализать раны и заковылять обратно к величайшей в мире (или, по крайней мере, старейшей) рок-н-ролльной группе, Джеггер теперь повысил планку, готовя сравнительно более амбициозное продолжение. На “Primitive Cool” ему ассистируют сессионщик “Sugarhill Gang” Дуг Уимбиш на басу, ударник Саймон Филлипс, гитарист Джи И Смит и лучший «стригаль на ферме» Джефф Бек.
В музыкальном плане “Primitive Cool” — это cборная солянка от знакомых грувовых рокеров (“Shoot Off Your Mouth”) до фанки-шаффлов (“Peace for the Wicked”) и личного манифеста, хитро скрытого как танцевальный трек (“Let’s Work”). Джеггер счастливо возрождает свое тяготение к добротно отделанным мелодиям на таких «разбавленных» попах, как “Throwaway”, “Say You Will” и “Kow Tow” (последние два написаны совместно с «Юритмиком» Дэейвом Стюартом), и выдавливает слезу из ваших глаз на “Party Doll” — шикарном плачущем кантри. Но это песня “Primitive Cool” и финал пластинки, “War Baby”, которые осваивает музыкальные границы, невообразимые на пластинке РС, подвергая современную культуру испытанию с личной авантажной точки зрения Джеггера как иконы 60-х, но также и как отца в 40 лет, первыми воспоминаниями которого был звук бомб, разрывавшихся в разодранном войной Лондоне.
Кое-кто подозревает, что относительный провал “She’s The Boss” был для Джеггера неким «раскрепощением». Переросший свой образ «плохого мальчика рока», таким же образом он готов позволить стать зрелыми своим музыкальным и текстовым интересам. Хотя “Primitive Cool” — не тот альбом, что обязательно обречен рулить чартами, но как декларация независимости от мифов и ожиданий, которые долго окружают Джеггера, это – триумф.
В знак этой уверенности он начал репетиции со своими новыми коллегами по группе в приподнятом ожидании осеннего тура сквозь Европу и в конце концов – по Америке. Тем не менее, после 3-х недель тренировок Джефф Бек отошел, как утверждается, огорченный своей ограниченной ролью на альбоме и возможностью того, что к туровой группе могут быть добавлены певицы и танцоры – «превращая это в цирк», словами одного из близких к Беку источников. Репетиции застопорились, намеченные концертные даты были перенесены на неопределенный срок. Когда пишутся эти строки, Бек вернулся в группу, гитарист Дж. И. Смит ушёл, и вполне возможна певица-скрипачка Сузи Тайрелл, известная по Бастеру Поиндекстеру. Никто никогда не говорил, что жизнь без «Роллинг Стоунз» будет лёгкой.
В водовороте этой суматохи мы встретились на ланче в неназойливо скромном кафе в Челси. Если Джеггер и казался озабоченным по поводу событий, что разворачивались по его поводу, он никак это не показал; но, с другой стороны, для парня, который был на микрорайоне так часто, возможно, на этот счёт не стоило волноваться. Что касается всего его бульварно-пикантного опыта, он остаётся осторожным в движениях и на удивление разумно мыслящим персонажем. Он может быть в одно и то же времяочаровательным или обескураживающим попеременно; группа за соседним столиком, у которой хватило дерзости глазеть на него слишком долго, были награждены его неприятно выглядящей недовольной гримасой, которая заставила их смотреть в свою тарелку. Он очень сообразителен, но его мнения по темам от сочинения песен до 60-х и до современной глобальной политики – серьезны и обоснованны. В 44, Джеггер кажется здоровым и счастливым; без сомнения, этому способстуют его относительно устойчивые отношения с Джерри Холл, которые включали в себя рождение сына в прошлом году. Но он – такой артист, который по-прежнему выбирает способ более глубоко открываться через свое искусство. Кое-кто может посчитать это достоинством.
- Для фанов «Роллинг Стоунз» почувствовать к тебе симпатию как к соло-артисту, наверное, подразумевало некую «приспособительную реакцию». Было ли тебе так же трудно приспособиться ?
- Нелегко анализировать себя; гораздо проще, когда есть другие, делающие это за тебя. Но я бы не прочь освоить столько пространств, сколько я смогу, и на сей момент я подумал, что мне следует больше заняться сольной работой. В группе подразумевается, что каждый вносит свой вклад, что отлично подходит для записи пластинок, но есть и другие способы создания музыки. И у меня была очень ясная идея того, что я хотел сделать и как я должен звучать. Другие музыканты очень талантливы, и у них были идеи, но большая часть вещей пришла, когда я планировал их в виде демок. «Роллинг Стоунз» редко записывают демо. Мы ожидаем, что вещи произойдут в студии.
- Как же это происходит с остальными «Стоунз» ?
- Думаю, у них всех вполне есть чем заняться. Я слышал, что Кит работает над своим альбомом в Канаде. Я бы в Канаду даже и не поехал! (смеётся) Мой тур никак не будет похож на тур «Стоунз», поэтому я не думаю, что должен ощущать некую угрозу.
- Ты по-прежнему рассматриваешь «Стоунз» в качестве долговременного союза?
- Да, конечно, в очень большой степени. И я думаю, что «Стоунз» следует поехать на гастроли, и так далее. Хотя, я не поклонник принуждения, когда нет нужного момента. Это ошибка, потому что кажется, что они реально разваливаются.
Я видел последний тур ”The Who” в Филадельфии, и это был классический пример. Они устроили тур ради денег, и они не ладили друг с другом; они ненавидели друг друга, и это проявлялось на сцене. Как один из публики, я был огорчён. А потом, это был конец. Это преподало мне урок. Я не захотел оказаться в той ситуации, не ладя с людьми, но будучи насильно вовлечённым в эту интенсивную ситуацию – работать и жить вместе. Если бы мы сделали наш тур, и кто-нибудь сказал бы: «Это в последний раз?», то мы наверняка сказали бы: «Да!»
Нужно находиться в гармонии, когда занимаешься музыкой, реально необходимо. Довольно плохо работать в офисе с кем-то, с кем ты не ладишь. Можно дойти до некоей крайности, и конечно же, до разногласий. Но если в группе кто-то хочет поехать на гастроли, то всем остальным приходится соглашаться. Это не просто из-за денег. Как главный член группы, я считаю, что если я полностью недоволен, то мое мнение должны уважать, потому что у меня на то веские причины. Даже если этого не будет, то у меня по-прежнему своя точка зрения.
- Но выглядит так, будто остальные в группе, возможно, испугались, что ты реально «сворачиваешь» их, не озвучивая это.
- Да, так оно и есть! Но я так не делал. Не думаю, что они поверили мне тогда, но думаю, что верят сейчас.
- “Primitive Cool” звучит намного менее как пластинки, которые ты делаешь вместе со «Стоунз», чем ‘She’s The Boss”. Но также кажется, что на этой пластинке ты более завладел контролем, более уверен в том, что ты хотел сделать.
- Раньше мне было не так ясно; это был более опыт научения. Хотя, как я считаю, первый альбом имеет право на жизнь. Иметь такой «первый» опыт необходимо. Но на этот раз я ощутил себя более уверенно. На этой записи я хотел того же самого «центра», для баса и ударных – чтобы были те же люди. У меня были различные клавишники, разные сплетения, но мне казалось, что ядро не должно «смещаться». Я «смещал» его по ходу первого альбома, и это не сработало так хорошо, как могло бы.
- Определенно кажется, что тебе на этих песнях более уютно, и твой голос звучит более размеренно.
- Я лучше знал песни, я записал больше демок, пел их дольше. Много раз, когда работаешь в студии, то особо не вникаешь в них и не отрабатываешь их так усердно, как это необходимо.
- Ты по-прежнему открываешь способы, как использовать твой голос ?
- О, да. Когда Дэйв (Стюарт) и я сочинили “Say You Will”, то я сказал: «Я никогда не буду в состоянии спеть вот так, потому что у неё эта последовательность аккордов, которая поднимается в небо», и я просто как бы смог этого сделать. Мне бы хотелось услышать кого-нибудь с реально замечательным голосом, чтобы он спел это. Работая с Дэйвом было стимулирующим фактором, потому что мы углубились в вещи, которые никто из нас ранее не делал, мы были открыты для всего. Я бы точно никогда не сочинил песню вроде “Say You Will”. Но мы хотели удивить людей.
- Люди описывают эту пластинку как необычайно личную…
- Люди обманываются, они думают, что сольному альбому необходимо быть «личным». Музыка личная, она полна попыток из твоей жизни и твоего пота. Не думаю, что она более или менее «личная», чем многие другие работы.
- Но в каждой пластинке есть её собственный «гештальт», скажем так. И перспектива здесь реально кажется отличной от того, что ты пел около 3-4-х лет назад.
- Она как бы «выросла» ? (смех) Думаю, что очень важно быть в состоянии становиться зрелым. Это то, по поводу чего каждый из нас говорит: «Как это ты собираешься жить в мире рок-музыки » Рок не просто только для подростков, приходится «открывать» каждого, без урона его достоинства, и можно сделать это альбомом. Если ты – зрелый певец-автор песен, то нельзя просто оставить рок позади и делать барахло. Приходится делать так, чтобы музыка взрослела с тобой так же, как и закреплять хорошие, дарящие радость основы, то, что есть хорошего в твоей работе – и при этом пытаться «подтолкнуть» жанр. Предмет (творчества) не должен быть монотонным, или скучным и сложным, я имею в виду не это. Но я не записал бы ‘Primitive Cool” или “War Baby” раньше. У «Стоунз» есть своя собственная история, и есть вещи, которые, наверное, они не пытались (сделать). Так что мне приходится пытаться (сделать их) по-своему. Не следует мне принимать такую оборонительную позицию по этому поводу… (смех) Но это новая территория; не знаю, откуда она происходит, но вот же она!
- Как-то ночью я смотрел старый фильм по ТВ о Второй мировой войне. Я задумался о том, как эта война была по-прежнему такой недавней историей, когда я был маленьким; для детей, которые растут сейчас, должг быть, она кажется абсолютной фантазией.
- Многие дети, как в Соединенных Штатах, не помнят реального её ужаса, потому что им не пришлось, в отличии от Европы и России, и так далее. Я не хочу сказать, что у Америки не было ужасного опыта, но он никогда не приходил к ним домой таким образом. У вас были уравнения и урезки, и людей убивали, и домой приезжали гробы. Но у вас не было опыта, когда (жилой) квартал напротив был разрушен, когда ты вставал утром. Таким образом, “War Baby” – это некое напоминание.
- Подозреваю, что сегодня это корневая причина множества превратных политических пониманий между Штатами и Европой.
- Мы отделяем идею от реальности, в то время как в Европе есть места вроде Польши, которая сотни лет была постоянно оккупирована в общем-то потому, что она «на дороге».
- Мы хотим придерживаться мифу о простых решениях.
- Кратковременные решения в Центральной Америке. Начиная от того, как руководят маленькими странами под прикрытием огромных корпораций. Делали это на Филиппинах, поддерживая тех людей вроде Маркоса и Сомосы прямо с точностью до того, когда нам не следовало поддерживать их, наверное, никогда. А потом мы удивляемся, почему мы становимся непопулярными. Они были ужасными людьми! Нет ни одного человека в «контрас», кто совсем не имел политическую силу (в Никарагуа). Они ужасны. Это политика саморазрушения. Я считаю, что я совсем не наивен, когда думаю, что если бы Америка взяла правильный курс в их революции, то теперь мы бы имели больше контроля, просто в реальных политических терминах.
- Хотя, в твоей песне “Indian Girl” ты таким же образом подразумеваешь определенный скептицизм по поводу сандинистов. И все вот это заставляе тебя задаваться вопросом о том, какой эффект, если он и был, 60-е реально имели на образ мыслей людей. Что ты думаешь ?
- Это широкий вопрос. Но я считаю, что эффект был очень большим, просто в социальном плане. Трудно припомнить, просто то, на что был похож тот период, но я смею тебя уверить, что он кардинально отличался от того, что есть сейчас. В нём было «отношение», вещи, которые сейчас считаются само собой разумеющимся, тогда как в то время этого не было; социальные ценности, то, как люди смешиваются, расовая сегрегация, сексуальная сегрегация и ориентация, возможности, которые были или не были у людей, классы и деньги. И список можно продолжать. Каждый период отталкивается от последнего, ничего не происходит в вакууме. 50-е были началом потребительской революции. Несколько книг вроде «Абсолютные начинающие» дают относительно достоверный аромат эпохи, если ты не был там, или как бы не в силах припомнить; я был очень молод.
- Некоей поворотной точкой кажется возникновение Элвиса.
- Да, так и было. И вот здесь Фрэнки Лаймон и Джин Винсент, все те люди, которые много здесь играли, когда Элвис не делал этого… Джерри Ли Льюис был огромен, Бадди Холли за всё время был наибольшей вещью. Вот таким было начало (60-х), пробный прогон или репетиция, если хочешь. И все люди, которых мы упомянули, артисты эстрады, были американцами, их стили были впитаны, и взрыв британской музыки был возведен безусловно на тех фигурах героев, Чака Берри и подобных.
- Я думаю, что каждый понимал, что именно та свобода, по крайней мере подсознательно, вывела Стоунз на передний край.
- Люди принимали это как социальную силу. Это уже было, конечно; просто некоторые журналисты и родители не понимали этого. Но вещь с бунтарством, идентификация с определенными песнями – если ты посмотришь на процентные соотношения, скажем, «Стоунз» и «Битлз», то так называемый серьезного материала было немного, а более того, что «между прочим». Есть песни, которые открывают новое пространство и немеряно тех, которые не открывают. Некоторые – да, вроде “Goin’ Home”, но никто никогда не думал об этом, когда мы записали её. Во многих случаях новое пространство открывать было просто. В “Primitive Cool” есть такая строчка: «Нарушал ли ты все законы, которые были готовы обвалиться?» Они просто сидели там в ожидании.
- Но тем не менее, люди были поражены.
- Да, постепенно. Америке нравилась норма – это по-прежнему так – и не нравились паттерны нонконформизма. Точно так же не нравились они и здесь. Я реально никогда не тяготел к этому, но шокировать людей было очень просто (улыбается). Спустя какое-то время кое-кто делал это ради забавы, как только ты обнаруживал, насколько это просто. И, конечно, пресса эксплуатировала это.
- Потрясно вспомнить, как “Let’s Spend The Night Together” была запрещена по радио из-за пикантного текста. И когда «Стоунз» появились на Шоу Эда Салливана, то от тебя ждали, что ты изменишь слова на “Let’s Spend Some Time Together”.
- Хотя, я отказался менять их. Так что они подкрутили громче выкрики и шум толпы из публики, и вот вы по-любому не смогли услышать их.
- После того, как «Стоунз» впервые появились на шоу, он объявил, что никогда больше не пригласит вас.
- И всё-таки мы опять были у него. Думаю, рейтинги.
- Также правда ли то, что ты начал сочинять песню “We Love You” в твоей тюремной камере ?
- (смеётся) Нет! О, нет. Хотя, это чудесный образ.
- Считал ли ты себя виновным в последствиях, что заплатили люди, которые пытались копировать репутацию группы как «плохих мальчиков» ?
- Нет, только не я. Мне реально казалось, что некоторым людям нравится имитировать стиль жизни, какой они представляли у Кита, и до определенного момента надо признать, что так у него и было. Думаю, люди думали, что это было очень гламурно. И я не считаю, что кое-кто из них обнаружил, что это так.
Меня не увлекает мифомания. Мне нравится разрушать мифы. Я не считаю, что поддерживать мифоманию – это плодотворно, я терпеть этого не могу. Есть так много мифов, прикрепленных к музыкантам и их стилям жизни. Это ограничивает в художественном плане, если ты постоянно борешься за свой миф, или поддерживаешь таковой. Его нужно взрывать. На этом альбоме я просто пытался работать в сторону чего-то более реального, чем позируя как рокер-декадент. Это то, с чем нужно быть осторожным.
- Считаешь ли ты, что это усиляло твою роль в «Стоунз» ?
- Ага. Я не виню их, потому что я – они. Я могу винить только себя самого. Но я могу сказать, что я нахожу это довольно бессмысленным, потому что это слишком сильно «прилипает». Когда ты продвигаешься от этого к новому проекту, то ты более в состоянии передохнуть – найти новые пути. Ты устанавливаешь себя отдельно от этого (них), и возможно, люди посмотрят на это по-другому.
- В общем смысле тебя ассоциируют с образом гедонизма, который скрывает факт, что ты сочиняешь и исполняешь великие песни так много лет. Я подумал, что “Let’s Work” намекает на эту точку – что всё, тобою сделанное, требует реальных усилий.
- Да, так и есть, много отделки, много часов. Хотя, это не ручная работа, за исключением пения.
- Это не похоже на работу углекопа.
- Я не говорю, что это так. Это причина, по которой я не выбрал профессию углекопа. Слишком много тяжёлой работы, парни. Это нечто, что мне нравится делать. Каждый год мне нравится продюсировать что-нибудь. И только если это реальное говно, то я не выпущу это. Потому что я верю: никогда не знаешь, как это плохо или хорошо, пока не пройдет время. Это отражает, через что ты проходил в то время, что ты делал в музыкальном плане, более или менее. Так что до тех пор, пока ты не думаешь, что это реально «недостандартиш», то ты выпускаешь это. Некоторые люди ждут этого вечно. Я был разочарован этим последним альбомом Стиви Уандера “In Square Circle”. Я считаю, что он великий музыкант. Но мы ждали 5 лет, и когда этот альбом в итоге вышел, то я почувствовал: «Он мог делать это каждый год, разве не так?» Он не был таким выдающимся, так что же он делал, проведя 5 лет (за работой) над ним ?
- Он установил настрой невероятных ожиданий.
- Вот это и происходит. Так что я верю, что надо просто делать это. Я пишу много песен, для этой пластинки я написал намного больше. Это просто, когда ты не хочешь две (штуки), которые одинаковы. Мне кажется, что я писал лучшие мелодии в деревне, что кажется естественным, когда думаешь об этом. Тебе нужно отдалиться от этого постоянного шума, и так мелодии, которые у тебя есть в закоулках души, могут прийти к тебе проще. И мне кажется, что я пишу лучше по утрам, чем все эти полночные дела, которыми я увлекался ранее. А после этого можно немного передохнуть. Когда я работал с Дэйвом, то мы начинали довольно рано и к 15.00 уже заканчивали. Это было здоровым и более кайфовым. И в плане текстов я получал больше, хотя я просыпался среди ночи, подобно тому, как я писал “War Baby”. Я проснулся с мелодией, и на магнитофоне сели батарейки, и я был в «таком» положении. Потому что я полуспал и реально не пишу музыку; но я запомнил маленький кусочек, который я мог сыграть. И к счастью, я вспомнил его наутро.
- Составляешь ли ты план, когда пишешь ?
- Я отложу в сторону определенные периоды дня. Я начал использовать драм-машину, когда я намечаю идею, потому что я немного грув-певец. Я начну играть на клавишах, и вникаю в ход ударных. Это реально развязывает руки; я просто могу продолжать с последовательностью аккордов. Иногда мне проще именно так. И если ты автор, то ты многому учишься в плане того, что ты хочешь, а не того, что хочет навязать тебе ударник.
Я не сказал бы, что я великий музыкант. Я достаточно адекватен, чтобы сочинять песни и играть простые партии. И я бы не прочь стать лучше, как многие музыканты. Моя главная вещь – это петь, но самая приятная – это сочинять, нечто волнующее, когда ты впервые пишешь «ту» песню.
- Ты и Кит начали сочинять вместе, когда ваш менеджер Эндрю Луг Олдэм запер вас в комнате…
- Это более или менее правда.
- Я всегда задавался вопросом, сколько других менеджеров с тех пор запирали своих певцов в комнате без особого результата. Но считаешь ли ты, что ты в итоге бы пришел к сочинению песен с твоего собственного согласия ?
- Не могу представить, что нет. Хотел бы я, чтобы это началось раньше. Мне нравятся мелодии, и сочинять тексты, собирать их воедино.
- Почему последнее время ты начал печатать свои тексты ?
- Я думаю, что если тексты выдающиеся, то я не против, если они идут дальше. Одна из причин, по которой я не люблю объяснять песни людям — это неплохо, когда у людей есть свои интерпретации. Ты знаешь, какое разочарование ты испытываешь, когда читаешь книгу, и из нее сделали гнилое кино, и ты никогда не представлял персонажей именно так. Я не хочу сказать: глянь, это об этом, так что не пойми это неправильно. Если кто-то полностью без понятия, что типа “Sympathy For The Devil” о наркотиках, или “Party Doll” о том, как нажраться, тогда я укажу им на правильное. Но в этом плане я не хочу быть догматиком. В деле сочинения песен есть куча бывших школьных классных руководителей, и иногда они становятся немного разъясняющими. А мне неохота говорить об этом в тех «других» журналах, где у людей реально нет интереса, они просто ищут иной поворот. Но для журнала вроде “Musician» я не против поговорить о том, какие песни о чём, или как они были написаны. Это некое веселье.
- Моя любимая песня на пластинке – это “Party Doll”, в которой есть чистое ощущение кантри и горько-сладкие сантименты, как в мелодии Хэнка Уильямса.
- Спасибо, это очень мило. Я бы хотел услышать её от кантри-певца, вроде Дуайта Иокана. Но каким-то манером она также до-кантри, или до-Нэшвиллская, потому что в ней есть волынки и скрипка, которые очень ирландские, или кельтские. С песней вроде неё трудно установить нужное настроение.
- Это также одна песня, спродюсированная тобой.
- Ага, на тот раз поблизости никого не было (смех). У Дэйва и Кита (Даймонда) обеих были идеи о том, как записать песню, с чем я не согласился. Я видел её с акустическими инструментами. Я не хотел её с электрикой или электроникой. У них были хорошие идеи, но – извините, парни.
Мне бы хотелось спеть еще больше кантри-песен в туре. Я не знаю, как «понтёры», как мы называем их здесь, публика, прореагирует, но я считаю, что это будет звучать реально неплохо. Потому что мне нравится та часть меня, «та» музыка. Это музыка того, где мы есть. Она очень английская.
Со «Стоунз» мы просто сыграли случайный (кантри) номер. Но это не то, что есть «Стоунз», ты понимаешь, что я имею в виду? Так что поэтому ты не можешь спеть её. Мы выйдем с акустическим номером, и каждый в публике начнет вопить: «Рок-н-ролл!» (смех) Мы играли “Far Away Eyes” на стадионах, ты помнишь? И она просто не работала. Тебе следует только идти на стадионы и играть хиты, и это основная причина, правильно ? Играй хиты и зарабатывай кучу денег. Вот суть дела.
- Джон Леннон жаловался, что все только на словах уделяют внимание большому корпусу песен «Битлз», но по радио ты слышал только всё те же 10 хитов. Является ли это фрустрацией и для тебя ?
- Да, и за пределами Штатов это даже ещё сильнее. Всё вокруг 4-х песен: “Jumpin’ Jack Flash”, “Brown Sugar”, “Satisfaction” и… одна на твой выбор (смех). С этим ничего нельзя поделать. Если бы я поехал на гастроли и спел несколько вещей с этого альбома, на что я надеюсь, то мне бы хотелось попробовать кое-что из более второстепенных песен «Стоунз». Если это сработает. Я не хочусковывать себя, но я повозился, пробуя спеть “2000 Light Years From Home”, “She’s A Rainbow”, непонятную версию “19th Nervous Breakdown”. Я также пробежался по песням других людей, которые мне нравятся: Марвина Гэя, Джеймса Брауна, Мадди Уотерса. Не знаю, что я сделаю, но в них заложено много стилей.
- Оглядываясь назад. есть ли период в твоей карьере, которым ты особенно гордишься, или который особо отстоит ?
- Мне очень нравятся “Beggars Banquet” и “Let It Bleed”. И первые альбомы «Стоунз» были замечательны. Есть и другие, но они – те, которые приходят на ум. Тот период был реально плодотворным, и тот тур 1969-го был для меня кульминацией. У меня всегда хорошие воспоминания о нём. Были и другие классные туры, но я думаю, что тот был реально знаковым. Группа играла так хорошо, реально плотно… и «живой» альбом (“Get Yer Ya-Ya’s Out”) был довольно показателен.
- Ты беспокоишься о том, что можешь скатиться в рутину ?
- О да, вот почему я сейчас чувствую, что нужно выбираться. Я становлюсь немного «залипшим». Я никого иного не обвиняю; я тот, кто сбивается на рутину. Или, возможно, я не был таким, но думал, что был, и мне надо было что-то делать. Я не хотел путешествовать по той же дорожке. Хотя, невозможно всё время быть совершенно новым. Мне бы хотелось привить новое к старому. Я не хочу быть динозавром, застрявшим в одной эре. Я не хочу быть в 1969-м, потому что мы живём не в 1969-м. Тогда я сделал кое-какие классные вещи, было классное кино. Но это нельзя воссоздать. Я не хочу вторично перерабатывать те воспоминания. Не в новом материале.
- Как бы ты сказал, в чём твой наилучший дар или талант?
- Я думаю об одном из вкладов меня и Кита; и «Роллинг Стоунз», что наверняка было тем, что мы помогли построить или расширить рамки попа, в которых сегодня сидит музыка. Это долгий период. В коротком отрезке это, наверное, как исполнитель, как люди обо мне думают.
- Однажды ты сказал, что на сцене ты можешь стать 11-12-ти летним. Ты по-прежнему чувствуешь себя таковым ?
- Я думаю, что можно стать всей публикой. Нужно ухватить тот менталитет, и мысль о веселье, пройтись по гамме эмоций – что они чувствуют и думают. Конечно, когда у тебя образуется больший опыт, и пока они знают тебя по другим инкарнациям, то приходится быть также всеми теми вещами.
- Считаешь ли ты себя духовным или религиозным ?
- Духовным, но не глубоким, заново рожденным христианином или буддистом, который звонит в колокола или что-то. У меня точно есть мораль и духовные стандарты, через которые я не хочу переступать, хотя я мог немного оттолкнуть их, когда был младше (улыбается) и не понимал, что это такое. Сейчас я бы так не поступил.
Я хочу, что я бы рискнул в песне почти на что угодно, если я считаю, что это хорошо – потому что я пишу её с точки зрения кого-то другого. Потом я могу показать предмет в его плохом свете. Есть «неудобные» предметы, но нет нужды подразумевать, что ты «за» это. Нужно быть в состоянии сочинять вокруг него, с точки зрения кого-то другого. Определенные песни на “Dirty Work” были сделаны таким образом.
Но я не вижу причины в том, чтобы «расписываться» в каких-то вещах для создания эпатажа. Есть куча писателей, молодых писателей в Англии, которым нравится делать это. Ну так, удачи вам – когда ты молод, только этим и занимаешься, но мне это не нужно. Эпатаж может быть полезным, но его нужно написать с правильной точки зрения. И без того, чтобы опуститься на уровень твоей публики, нужно понимать, что она часто не всегда хочет слышать, о чём эта песня всегда – вроде “Let’s Spend The Night Together”.
- В последние годы казалось, что тебе более интересно кино, нежели музыка. Но некоторые из проектов обломались, и теперь ты снова сфокусировал свою энергию в сторону музыки.
- Кино очень хрупкое. Я бы не прочь делать те проекты, но они отнимают очень много времени. Наверное, этот альбом заново сфокусировал меня в сторону развития в музыкальном плане и концентрации на одной вещи. Наверное, я продолжу довольно интенсивно с музыкой в следующем году, а после этого, если у меня будет перерыв, то займусь и этим. Я бы хотел быть другими вещами, помимо рок-музыканта. Не то, что это плохо. Но что до неё, я лучше промолчу, потому что пока ты делаешь это, то это всё больше понты (изображает скуку): «Да, я бы не прочь разводить охотничьих птиц в Саудовской Аравии».
- Однажды ты сказал, что родился счастливым. Веришь ли ты в генетическую судьбу ?
- Я думаю, что на тебя влияют очень сильный генетический грим – чувство юмора, например – если ты в раннем возрасте не был травмирован. Если же это так, то ты не сможешь сделать многого. Кажется, что многие люди генетически не собраны или несчастны. Мне как бы повезло, реально.
- Что я имею в виду, это – ощущаешь ли ты, что «это» — то, что у тебя написано на роду ?
- Я считаю, что мог бы быть в состоянии заниматься другими вещами, но, наверное, в том же ключе: сочинять и исполнять. Если бы рок-н-ролл не существовал, то наверное, я бы стал актёром или писателем, кинорежиссёром, или что-то. Это затрагивало бы подобные вещи. Но, понимаешь, рок-н-ролл меня реально захватил, очень молодого (смеётся). Так что, вот где я был.
- Какова на сей момент твоя мотивация ?
- У меня много интересов, но главная вещь – музыка. И мне нравится выступать, чего я в последнее время делал немного. Мне нравится творить. И я делаю это ради удовольствия, и я получаю кучу удовольствия от этого, и… рискну сказать: «Удовлетворение» ?