Наступил рассвет перед тем, как Дуглас отправился в кровать, поскольку его Великая Идея принесла ему с собой прилив воображения, а еще миллионы проблем в деталях. Девушка-служанка была уже полуодета для дневной работы; и перед тем, как уснуть, он заставил её осуществить себе эякуляцию.
Позднее, в следующую вторую половину дня, он проснулся и послал Кремерса, которого фактически превратил в своего слугу, отправить телеграмму для Баллох, дабы она приехала и привела своего друга Батчера, чтобы он повидал его.
Ранее Дуглас отказывался видеться с этим парнем, являвшимся чикагским полубандитом. Он руководил в Америке фальшивым обществом розенкрейцеров, и считал, что Дуглас поможет ему обрести власть над вечно ускользающим долларом. Но Дуглас не смог принести ему пользу; вместо этого, он добивался от своих неофитов респектабельности; это происходило лишь на высших ступенях, что кое-кто мог бы посчитать и непорядочным. Это была одна из ощутимых позиций в ведении его политики. Но теперь Дуглас вспомнил один небольшой факт по поводу этой личности; и он настолько симпатично соответствовал Великой Идее, что его присутствие в Париже казалось ему теперь столь же уместным, как и ответ на вашу молитву.
Посетить Дугласа с визитом — это была столь же редкая, сколь и сомнительная, привилегия. Он никогда не допускал к себе ничьих визитов, но это лишь повышало градус его самоуверенности; сама же местность едва смогла бы вдохновить любознательную герцогиню. В Париже у него было еще две квартиры, которые он использовал для двух видов интересующихся; и хотя он и противодействовал распространению знания о своем авторитете в Черной Ложе, он потратил изрядно сил для своего самоопределения, особенно перед богатыми и высокопоставленными людьми. Однако, у зависимых от него были загребущие руки…
В оригинале: “For his subordinates had sticky fingers”.
Алистер Кроули, «Лунное дитя» (1929)
