Чарли Уоттс: «Рок-н-ролл – это не хипово!»

Журнал Mojo”, август 2015.

Элегантный,  весьма разбирающийся в джазе энтузиаст из  “The Rolling Stones” всегда настаивает на определенных стандартах. Вот почему он,  наверное,  и является их совестью в течение последних 50-ти  лет. «Не думаю, что они даже слушают меня», — пожимает плечами неизменно сдержанный Чарли Уоттс.

Интервью Марка Пейтресса.

Чарли Уоттс появляется из комнаты и, достигнув зоны ресепшн, улыбается в элегантном анонимном офисе “The Rolling Stones” на западе Лондона. Это хорошее предзнаменование, сравнимое разве что с лицезрением на протяжении всего пути сюда  уличных табличек Эдит-Гроув и Чейни-Уок. Мы окопались глубоко на винтажной территории “The Stones”, хотя их мифы и легенды так же далеки от личности Чарли, как никогда, в то время как он прочувствованно прощается с (как можно предположить) со своей дочерью Серафиной и внучкой. На протяжении более 50-ти лет барабанщик “The Stones” часто обескураживал журналистов своими туповатыми ответами  - это та джентльменская противоположность, которая, в свою очередь, радует тех, кто в наши дни считает его настоящим диссидентом группы. Он определенно является духовным пульсом “The Stones”, если верить Киту Ричардсу, который настаивает:  нет Чарли, нет “Stones”.

Как бы бесшумно Уоттс не вошел в зал  заседаний “The Stones”в своем безупречно сшитом темном костюме, оттененном цветастым воротничком, — его присутствием просто невозможно не поразиться. Подтянутый, интеллигентно бледный, со скульптурными, готовыми для холста скулами,  Уоттс, должно быть, является единственным в мире 73-х летним ударником, который выглядит так, как если бы он только что прилетел на машине времени с ланча на Левобережье с Кокто, Сартром, и Мэном Рэем.

«Это твоя бумажка ?» — говорит он, с восхищением озирая взглядом неразборчиво накорябанный  сет-лист вопросов “Mojo”. «Выглядит, как рукопись Грэма Грина».

Несочетаемость  – это его второе имя. «Чарли – это такой парень, который может поехать  на Лазурный Берег зимой, когда там ужасно и пусто», — написал Ричардс в своей автобиографии 2010 года “Life”. Он – джазовый барабанщик, который обнаружил себя бьющим в барабаны культурной революции, причем он даже не был уверен, что  реально хочет её. Индивидуал, который отдает уважение моде настолько, насколько никто не просит его идти за ней след в след. И этим чудесным весенним днем он —  мужчина с теплым рукопожатием, чей открывающий гамбит – это провести одним глазом по треклисту “Sticky Fingers” и заявить: «Я ничего не помню».

Но наши страхи полностью беспочвенны. Спустя почти полтора часа Уоттс преодолевает временной барьер и спрашивает, что еще хочет знать журнал “Mojo”.  Не вклиниваясь в два следующих уровня иерархии “Stones”, он бы охотно продолжил разговор —  не только о “Sticky Fingers” и жизни в “The Rolling Stones”, но  и о своих более эзотерических страстях: таких, как барабанщик до-бигбендовой эры Бэби Доддс, или его коллекция подписанных первых изданий на виниле.

«Они милые»,  — говорит он. «Я сажусь и смотрю на них, как будто это картины».

Как только он покинул комнату, сразу чувствуешь необходимость взять паузу и хорошенько обдумать тот диалог, который только что имел место быть в твоей жизни. Чарли сегодня был хорош. Но и потом, поскольку он на самом деле поглощен тем, что он делает — он такой, как всегда…

- Концертный материал на супер-делюкс-коробке “Sticky Fingers” показывает, что “The Stones” были огненными с Миком Тейлором в группе. Что ты думаешь о музыкальном рок-рисунке с позиции импровизации, что было так естественно для джаза ?

- Ранее у нас никогда не было такого виртуоза в группе. Это не его влияние, потому что он не такой. Это было присутствие. Он играл так хорошо, что ты просто шел за ним.

- А может, не вся ли эра тоже ? Трансформация попа в рок ?

- Был такой период, когда игрок был таким же значащим, как песня. Так делали “The Cream”. И “Zeppelin”. “Zep” были теми, кто разрушил это — группы, игравшие по 20 минут, делавшие несколько песен, а потом убегавшие прочь. Они играли по 4 часа!  Ну, это нормально, если у вас есть Джон Бонэм и особенно Джимми (Пейдж), потому что он мог играть целую вечность,  и ему не становилось скучно. И, конечно же, Джими Хендрикс. У него был такой тип группы, и “Cream” были такими же. Я имею в виду, три минуты для Джинджера Бейкера – это не достаточно долго, особенно если ты видишь, как он делает это. Это была очень во многом эра виртуозов. Я имею в виду, я и Ринго пришли из той школы, где что бы ни сказал певец, то ты играешь  с ним. Но эти (на “Sticky Fingers”) – очень во многом песни.

- В работе “The Stones” с Тейлором на борту есть новые высоты. Всё это после “Get Yer Ya-Ya’s Out”…

- Ну, оглядываясь назад, ты просто потрясен тем, как чертовски быстро ты играл! Здесь есть энергия, которая есть у тебя, только когда ты молод.  Нельзя делать “ Sex Pistols”, когда ты не молод,  реально, и не маньяк. Я имею в виду, 25, 30, 40 и пьяный, и все такое.  Живое шоу – это совсем другое…

- Твоя любовь к джазу неотделима от твоей игры, и ты рано переключился на него. Был ли тут момент озарения ?

- Это было, когда мне было 12, и я услышал,  как играет Чарли Паркер. Это был свинг и стиль жизни. Я любил это, читал об этом, видел это, коллекционировал это.  Как и сейчас. У меня огромная коллекция, флаеры из “Savoy Ballroom”, вещи типа этого.  Мысль о том, что Каунт Бейси играет в “Savoy Ballroom” лично для меня до сих пор более важна, чем о Джими Хендриксе, где бы он ни играл.

- Так как это была эра Джонни Рэя и Розмари Клуни, олицетворял ли тогда джаз нечто тайное, подрывное ?

- Нет, это было задолго до того. Те крунеры (эстрадные певцы 40-50-х гг.) , как их называли, вышли из биг-бэндов, и биг-бэнды были немного как группы -  существовали симпатичные, и существовали горячие. Горячими были Бейси и Эллингтон. Еще одним был Чик Уэбб. Его певицей была Элла Фицджеральд.

- Несколько месяцев назад на этих страницах твою игру восхвалял Джинджер Бейкер, и он особенно лестно отозвался о твоем «свинге».

- Джинджер – это лучший ударник из тех, что пришли через эту эру. Я впервые увидел его играющим в джазовых группах с Джеком Брюсом. У него есть это всё. Я имею в виду, он — белый африканец. На Джинджера очень повлиял другой парень, которого я люблю, Фил Симен. Фил был одним из первых западных игроков африканского типа, прекрасный игрок, и Джинджер – такой же.

- Это – эра перед битом…

- Ага, обычно я очень много раз видел, как Фил играл. Потом я увидел Джинджера, который был самую малость моложе.

- Была ли какая-то конкретная пластинка, после которой ты подумал: я хочу делать это ?

- Ага, первая джазовая пластинка, которая у меня когда-либо была – это “Walkin’ Shoes” Джерри Маллигана. Вот так я влюбился в парня по имени Чико Хамильтон. Их пластинки издавались на лейбле “Pacific”, которая обычно накладывала  много эха на ударные. Но Чико играл щетками, так что я всегда хотел играть ими. Я никогда не хотел быть барабанщиком типа Бадди Рича — неважно, насколько много я уважал и любил то, что он делал. Это было феноменально, но не для меня.  Мне нравилось быть в группе. Большая часть ударников, которые мне нравятся – участники групп.

- Насколько важным для тебя был  Сохо  50-х годов ?

- Это именно там были все, и вокруг них ты постоянно околачивался.  Это базировалось вокруг клубов – “the Florida Room”, “the Flamingo”, и чуть позже – первого клуба  Ронни (Скотта), прямо вверх по улице от “the Flamingo”. Видеть всех этих людей – это очень во многом было частью моей юности. У Джорджи Фейма обычно играл ударник по имени Ред Рис. Он играл лучшие грувы, чем у кого угодно – но был реально ленивым и простым. Так не играл никто. Игра Фила была другой вещью. Я никогда не учился играть в школе, глядя на точечки. Это – то, что я должен был делать. Но я учился, глядя на Фила Симена, Тони Кинси, Ред Риса. Я всегда знал, кто играет всю ночь на уикендах. Джорджи Фейм пел со своей группой; это была самая хиповая штука, что происходила со мной. Я не был тедди-боем. Я был модом, если хочешь.

- Так что одежда для тебя была важным делом  ?

- Очень большим. Надо помнить, что джаз был очень значителен в те дни. Акер Билк был большой шишкой в клубах задолго до “Strangers On the Shore”. Мик Маллиган с Джорджем Мелли, Хамфри Литтелтон, они  заполняли все клубы. Ты ходил посмотреть на Хамфа потому, что у него был на барабанах Эдди Тейлор, Брайан Броклхерст, Джон Пикард, Данни Мосс – люди, которых сейчас никто не знает.

- Главным образом потому, что всех их смыло волной ритм-энд-блюза. Но ты уцепился. Как  же ?

- Ну, обычно я играл с многими людьми, и один из тех, кто попросил меня поиграть, был Алексис Корнер. Я помню, как пошел на репетицию – кстати, именно там я познакомился со своей женой – и сидел там, думая: «Какого черта они играют ?» И у них был парень по имени Сирил Дэвис на гармонике, который был как Чарли Паркер. Он был замечателен. Я учился у Алексиса. По какой-то причине он захотел меня. Я был в группе около 9-ти месяцев, пока не присоединился Джинджер.  После я играл с братом Ронни Вуда Артом, и одной из многих групп, с которыми я играл, были “The Rolling Stones”. Это там я научился интересному ритм-энд-блюзу от Кита, Мика и Брайана. Обычно мы сидели на Эдит-гроув и играли Джимми Рида снова и снова. Вскоре я обнаружил, что Эрл Филлипс, который играет на многих пластинках Джимми Рида – был джазовым барабанщиком. Он играет с той же тонкостью.

- На кое-чём вроде “Big Boss Man”, тем не менее, тяжелый ритм!

- На самом деле это гитары там тяжелые, реально. Если у тебя когда-либо выдавался счастливый случай видеть, как играют эти барабанщики из Чикаго… Я имею в виду, (ас сессий “Chess”) Фреди Белоу звучит на многих тех пластинках  как гром. Но когда ты стоял около них и видел, как они играют, то они играли как джазовые барабанщики, очень ориентированные на тарелки. Бэк-бит тут есть, но игра эта легкая. Важная вещь по поводу тех групп и многих пластинок, это их саунд – больше, чем игра. Тебе нужно было быть достаточно хорошим, чтобы делать это, но если 20 ударников играют то же самое, ты услышишь только того, у которого эхо. В 50-е годы это делали также многие белые бенды. Типо такой была “Peggy Sue”. Пластинки Бадди Холли – они больше по саунду, понимаешь. “Hound Dog” Элвиса – это один из величайших барабанных треков всех времен. Но когда ты видишь, как Ди-Джей Фонтана играет это на тех телешоу, то он играет не так, как это делают сегодняшние парни. Он играет шаффл, свинг. Он играет кантри и вестерн, как ударник биг-бенда, вещь в темпе свинга 4/4.

- И ты привнес похожую вещь в “The Rolling Stones” ?

- Я не знаю об этом, если перепрыгнуть от Ди-Джея до меня…

- У тебя появлялось некое шестое чувство, когда ты впервые поиграл с Миком, Китом, Брайаном  и Биллом Уайменом ?

- Нет, это была просто очередная группа, в которой я собирался быть 3 месяца или 3 года. У меня появилось совсем маленькое чувство, что это – нечто особое, скажем, через три месяца, особенно после реакции публики на Мика, Брайана и Кита. Мы играли в этих маленьких клубах, и четко видеть реакцию толпы было очень несложно. Воскресенье было большим днем для “The Rolling Stones”. Обычно мы покидали Эдит-Гроув и играли послеобеденную вещь у Кена Кольера (клуб “Studio 51”)  на Лейстер-сквер, где после нескольких недель было жарко до кипения и бешено. Потом мы загружались в фургон до Ричмонда и играли там. Это было нечто иное, особенно, когда мы перебрались из паба “Station Hotel” в “Athletic Club”.

- Кит Ричардс часто говорил об особой гармонии, которая простирается между вами обоими…

- И у Билла Уаймена. Билл — очень особый игрок ритм-секции, абсолютно ненавязчивый, и очень забавный парень. Но Кит – это ритм, и я всегда пойду за ним.  Это очень во многом менталитет типо Чака Берри…

- Он настаивает, что твоя гармония звучит в музыкальном сердце группы. Ты можешь вспомнить, когда это начало «кликать» ?

- Нет. Мы просто садились здесь, играли те пластинки снова и снова и копировали их. Когда Мик и Кит начали писать вещи, песня напоминала тебе “Keep-A-Knockin’” Литтл Ричарда, и ты старался скопировать то, что делал ударник Чарльз Коннор. Я имею в виду, иконическая игра.

- К 1965-66  Мик и Кит уже широко шагали со своими собственными песнями, и группа распрощалась с ритм-энд-блюзовым пуризмом. Это как-то освободило тебя ?

- Думаю, да. В те дни ты просто делал это, и это было более свободно. Записываясь сейчас, сейчас все полностью лежит на продюсерах.  Да и  всегда было так, по правде говоря.

- В том роде, как Дэйв Хассинджер придал “the Stones” тот пещеристый, спекторский саунд,  наверное…

- Ага, “RCA Studios” в Лос-Анджелесе была классной студией. Мы записали “Satisfaction” в тех же декорациях, где были сделаны самые известные пластинки Дюка Эллингтона, и Дэйв Хассинджер был их звукорежиссером тоже. Он знал это место лучше всех. Это было похоже на то, когда мы записывались в “Chess”, и нам помогал Рон Мэлоу, который сделал много поздних штук на “Chess”.

- Было ли для группы важно то ощущение преемственности ?

- О да. Слушай, мы работали на “Chess”! И там дали нам тот же саунд. В Англии в то время это было достаточно трудно. Иногда хорошо это проворачивал Ларри Парнс. Одним из лучших рок-н-ролльных ударников Лондона был Клем Каттини. Он делал всех за один раз – Билли Фьюри, Джо Мик. Но одним из первых парней, которого я когда-либо видел играющим рок-н-ролл, был ударник “Shadows” Брайан Беннетт в “2 i’s” в Сохо. Никто даже не дерзал приходить туда!

- Это было настолько отпугивающее ?

- Нет, это было так не-хипово! Ну, Кит или кто-то так бы не посчитали, но я – да. Я имею в виду, это был не джаз-клуб…

- В то время как 60-е прогрессировали, и “The Stones” проводили все больше времени в Америке,  куда ты мчался стрелою ?

- Я помню, как ходил в (легендарный нью-йоркский джаз-клуб) “Birdland” с Яном Стюартом, нашим пианистом, и вот так. Я не хотел видеть остальную Америку.

- Но таки увидел…

- Боже, нам пришлось нелегко, когда мы завоевывали Америку — по крайней мере,  в плане имиджа. По какой-то причине они остановили выбор на нас, которые играли музыку, спертую с пластинок в Англии. Эти белые детки на самом деле покупали их. Великолепно! «Битлз» пришли со своими песнями как данность – хотя они взяли манеру пения у “The Shirelles”, “The Chiffons” и Литтл Ричарда. Но наша уходила корнями далеко на Юг и в черную городскую музыку. Я хочу сказать, мы обычно играли на танцах Джимми Рида и вещи типа этого, и это, если призадуматься, было очень нелепо. Но им это нравилось. Мы играли в Чикаго, где можно было подняться вверх по улице к “Smitty’s Corner” и послушать реальную  штуку! Но они туда не шли.

- Разве имидж вскоре не заиграл в твою пользу ?

- Люди всегда любили смотреть на Мика и Кита и Брайана, который был очень значителен в те дни. Не спрашивай меня, почему — потому что я вижу только их зады.

- С сегодняшней выгодной точки зрения, 60-е были десятилетием невероятных возможностей и перемен – и “The Rolling Stones” были у их арьегарда. Есть ли у тебя сейчас более четкое видение этого ?

- Это было время того, что бы это ни было. Мне очень жаль молодых ребят, которые играют сейчас. Теперь нет стольких мест, где можно поиграть, чтобы учиться тому, что ты хочешь делать – не так много, когда я был молодым. Я думал, что я стану великим джазовым ударником, а приземлился в рок-н-ролльной группе – и я научился этому либо  путем отбора, либо будучи вытуренным из бендов. Я не знаю, есть ли у тебя еще один подобный шанс.

- В то время как популярность “The Stones” росла, каким тебе виделся твой успех ?

- Мне он никогда не нравился. О, я любил быть в группе, которая была успешна, и я любил это на сцене. Но как только занавес закрывается, забудь об этом. Я ненавидел это. И сейчас — то же самое, на самом деле. Но я люблю быть в группе, и я люблю быть вокруг неё. Я люблю, когда Мик выступает и поет, или говорит о том, что мы сделаем в следующий раз. Я бы сам возненавидел делать это.

- Греют ли тебе душу крики: «Чарли, Чарли» из публики, которые в последнее время являются обычной частью выступлений “Stones” ?

- Это часть веселья, когда ты там, но я не принимаю ничего этого всерьез. Иногда я слышу это, иногда нет. Признание – это не то, вокруг чего я всегда строил свою жизнь.  Стараться  собраться и подняться на сцену – для меня уже это достаточно сложно.

- Ты всегда был самым безупречным образом отстранен от всего на свете. Ты должен раскаиваться в том факте, что являешься частью феномена, который однажды вывел галстучников из бизнеса.

- Нет, реально нет. Я всегда стоял в противовес тому, что делают Мик и Кит, хотя и не особо в противовес. Самым жутким был период «власти цветов». Я ненавидел его.  Обычно я ходил типо так (в костюме, воротничке и галстуке), а тут мне пришлось надевать какую-то наркошную цветастую рубашку.

- К середине 70-х “The Stones” принимались как центровые рок-развлекатели,  в противоположность символам бунтарства. Это была некая передышка ?

- Думаю, что мы всегда стремились стать великими развлекателями. Другой кусочек – это все эти газеты. Я имею в виду, Мик и Кит — очень яркие парни. Мик был очень в курсе, о чем писать, и большая часть тех песен – это об их времени. Классический пример этому – Боб Дилан. Ты пишешь о времени, людях и местах.

- В “The Stones” ты всегда казался критическим голосом, личностью, которая внушает уважение. Эта прерогатива досталось тебе легко ?

- Не-а. Я не думаю, что они вообще слушают меня! Может быть – да, но не думаю, что они это особо замечают. В любом случае, они делают то, что хотят. Все они, в их числе и Ронни.

- Есть такая цитата Кита, где он говорит: «Я не думаю, что “The Stones” могут позволить себе Чарли». Мне интересно, было ли такое едва приметное чувство трепета вообще всегда …

- О, это. Ну, я был единственным, кто играл в группах, которым платили, так что это наверное пошлó оттуда. И я пришел из самой популярной и одной из лучших, которая была группой Алексиса Корнера. Так что это очевидно, почему Кит сказал так.

- За последнюю пару десятилетий ты  мутишь со своими джазовыми квинтетами и тентетами.  Это только с ними ты можешь воссоздать дух музицирования в маленьком зале ?

- Ага, а еще это весело, особенно буги-вуги  штука с двумя пианино. Я реально наслаждаюсь,  когда делаю это.  Басист в той группе, во всех моих группах — это парень, с которым я вместе рос, мой близкий сосед Дэйв Грин. Он великолепный игрок, играет в лучших бендах Англии, и в свое время много играл с Филом (Сименом). Это – способ играть безо всей этой шумихи – и тут нечего делать гитарам или “The Rolling Stones”. Это совершенно другой мир, тот, который я любил, но куда реально никогда не был вхож.

- Ты наконец-то  достал ударную установку из бенда Дюка Эллингтона. Ты когда-нибудь играл на ней ?

- Она 1941 года. Нет, но надо бы. Они собираются и играются, когда я покупаю их, а потом попадают в чехлы. Я купил редкую модель барабанов у Карла Палмера – прославленного ударника – и я бы не прочь взять кое-что у Джинджера, малый барабан или что-то. Я стырил кое-что у Тони Уильямса. Мне нравится приобретать вещи, на которых играли великие барабанщики. Но что делать с ударными установками ? У меня их сейчас так много…  Я хочу сказать, кто заинтересуется тарелками Большого Сида Катлетта (легенды бопа, диксиленда и биг-бендов)?

- Так что ты по-прежнему выйдешь и будешь играть джаз, если “The Rolling Stones” когда-нибудь остановятся ?

- Думаю, да. Это просто: ты просто удостоверяешься, что в конце вечера все счастливы. С “The Rolling Stones”, мы все подходим к возрасту, где перед 85-ю годами неплохо сделать другие вещи. Этот 15-ти датный тур для меня очень долог. Обязательства по прежнему здесь, но это не так отвязно, как когда ты звонишь Дэвиду и говоришь: «Хочешь сделать эту маленькую вещь, которую делаю я?»

- Сыграть “Sticky Fingers” полностью – это должно бросить некий новый вызов…

- Мы уже делаем половину этих песен,  даже “Moonlight Mile”, хотя и не на стадионе. Ты делаешь это в клубе или на арене типа “O2”, которая вмещает много народа, но она по-прежнему интимная, потому что здесь есть нечто, выходящее за границы.  Я имею в виду, я никогда не пойду посмотреть на группу на стадион… На самом деле, у меня нет никакого представления, что мы делаем, но вы не получите половину этих (песен “Sticky Fingers”), пока мы не сделаем показательное шоу.

- Мик Тейлор присоединится к вам снова ?

- К сожалению, нет. Но ему надо бы. Видишь, никто меня не слушает! Я говорил, что он должен был придти.

- Что еще осталось добиться ?

- Пройти через этот тур в стоячем положении.

- А после этого ?

- Ну, у меня есть жена, дочь, внучка.  Есть и другие вещи, которыми я хочу заниматься, вместо того чтобы сидеть в отеле в Огайо. Я хочу сказать, я делал это всю свою жизнь.  Если бы здесь был Кит, то он спросил бы: «Что еще ты собираешься делать?» (пауза) Лично я 5 лет назад никогда бы не позволил снять о нас еще одну картину  — никогда. Я бы запустил этот мультик типа Годзиллы с нами молодыми, которые двигаются вокруг.

- К счастью, ты выглядишь моложе своих лет, по-прежнему следишь за волосами…

- Мы за многим из этого следили вместе, особенно Мик.  Представь себе, Роджер Долтри – это поджарый коммерсант, я тебе говорю. Ринго – еще один. Если бы ты знал его в 70-е, ты и не мог бы представить, что случится потом! Как только ты проходишь  40, 50,  приходится делать определенные вещи, если хочешь быть здесь в следующие 20 лет.

- Например, какие ?

- Я делаю растяжки и все такое, не очень много, не как Мик. Я не люблю мускулы. Если у тебя мускулы, то на тебя не налезет костюм. Для меня это было бы ужасающе.

- Молодой Джинджер Бейкер был опытным велосипедистом. Твоя мама говорила, что у тебя сильные ноги. Здесь  есть тенденция.

- Я не знаю, почему она так сказала. Джинджер похож на Кита, этот жилистый тип силы. Они – такие люди,  про которых ты думаешь, что они будут работать вечно. Гены Кита и Мика — просто замечательные. Джинджер некоторое время выглядел не очень хорошо, но он по-прежнему играет как демон после того, что он пережил. Сейчас это — замечательно.

 

 

Чарли – наш дорогуша: 5 моментов гения, ведомого Уоттсом.

Галоп – “19th Nervous Breakdown” (Decca 45, 1966)

Для острых ощущений с Биллом —  это “( I Can’t Get No) Satisfaction”. Для своеобразия – это “Get Off My Cloud”. Но для явного свинга, меняющего направление близко к галопу рокабилли — ни одна классическая «сорокапятка» “Stones” не крутилась более подходяще, чем эта.

В дикарском духе –  “We Love You” (Decca 45, 1967)

Играя в простака в первой части этой «сорокапятки» “Stones” эпохи нарко-ареста, невозмутимый Чарли впадает в дикарский дух, левитируя песню в  заоблачные пределы  ступора «отключки».  Играя так, он звучал контрапунктом с ритмически скрипящим меллотроном, и это достижение тем более величественно.

Зов коубелла – “Honky Tonk Women” ( Decca 45, 1969)

Ни одна часть ударной установки не является более идеально приспособленный для сказки о королевах барных комнат с американского Юга, чем коубелл. Чарли  отдает ему здесь тем большую главную роль, что это теперь является одним из самых совершенных, немедленно узнаваемых вступлений в роке.

Том-том-клуб – “Gimme Shelter” (  LP “Let It Bleed”, Decca, 1969)

Образцовый пример того, как Чарли втихаря возникает из деликатной зоны со своим звуковым вкладом, который капитально трансформирует песню, в то время как его фирменное топанье по тóму подчеркивает фразу Мерри Клейтон: «Это — на расстоянии выстрела» неким могильным предзнаменованием.

Перекрытые – “Tumbling Dice” ( Rolling Stones 45, 1972)

Отношения Уоттса/ Ричардса, которые на протяжении более 50-ти лет питали собой неподражаемую динамику “The Stones”, вскипают до «чувства перед вспышкой, рока с роллом». С того момента, как Чарли перекрывает здесь вступление Кита, эта пара  — на жаргоне гитариста – просто серфует.

 

Дафф МакКэган о парне, который создает «это пространство»:

«Чарли Уоттс в нашей жизни – как метроном, потому что он сыграл в таком множестве песен, которые мы впитали в себя. Он не получил формального образования, и его барабанный техник всегда имеет инструкцию не менять пластики или  не вытирать тарелки, что достаточно не-ортодоксально. Он не играет на хай-хэте  одновременно с малым барабаном, и этот «провал» создает некое пространство, что в нем – самое  ценное. Он создает это пространство в саунде».

Добавить комментарий