Я начала тусоваться на Кортфилд-роуд спустя год после того, как родился Николас. В себе я взгрела безудержную потребность выехать из квартиры. Мне было скучно, я была как в ловушке, и я была опустошена. За те три года между вечеринкой Адриэнн Поста, где я познакомилась с Эндрю Олдэмом, и до той поры, когда я убежала с Миком Джеггером, я записала четыре сингла и два альбома, съездила в три тура, отпела шесть недель в Париже в “Olympia”, не считая бесчисленных интервью, “Top Of The Pops” и так далее.
Перед тем, как я начала работать в поп-музыке, мне было семнадцать, и я развлекалась, ходила на вечеринки, тусила в кофе-барах, обычные штучки для 17-ти лет. И столь же приятно, когда меня «нашли» и я стала поп-вездой, я не могла избавиться от чувства, что я нечто пропустила. Естественно, мой брак с Джоном был скоропалительным. В 1964-м, если ты забеременела, то нужно было выходить замуж. Наш медовые месяц, хоть и будучи проведен в Париже, был все что угодно, только не традиционным. Единственными людьми, с которыми мы виделись во время нашей недели в Париже, были Аллен Гинсберг, Лоуренс Ферлингетти и Грегори Корсо. Великие битники, говорящие на сленге, расбрасывающие мантры, носились вокруг нашего гостиничного номера, блюющие и проливающие повсюду дешевое розовое вино и декламирующие из Розенбергов, Рембо, о Танжере и мужеложестве. Мысль Грегори о завтраке была в том, чтобы смешать «коктейль Бромптона» — половину морфина и половину кокаина – и отключиться на полу отеля «Луизиана».
Вы вполне можете спросить, почему в медовый месяц мы делили наш номер с горсткой нарко-обдолбанных поэтов-битников, но это не моя вина. Главным образом так хотел Джон, и конечно, это было чудесно. Но с возвращением на Леннокс-гарденс жизнь пошла еще более прежняя. Мысль Джона о нормальном распорядке была – класть метадрин в его кофе утром перед тем, как ему идти на работу в книжный магазин «Индика» с Майлзом. Магазин был на первом этаже, а галерея Джона – в подвале.
Мое изысканно украшенное гнездышко превратилась в аварийную площадку для талантливых бездельников. Американские нарки, на самом деле. Тогда все еще можно было получать британский фармацевтический героин на законных основаниях, и это было главной причиной, по которой все эти парни приехали в Лондон. У нас дома появлялись безумные типчики вроде Мэйсона Хоффенберга, а в итоге они оставались на несколько месяцев зараз. Мэйсон нарисовался в прошлом году, чтобы повидаться с Джоном на несколько дней под Рождество, и следующим маем он по-прежнему был там, прислоняясь ко всем стенам дома и отрубаясь в различных степенях ступора. Он был пошлым мимом с неистощимым набором сальных анекдотов. Невероятно забавный человек – он написал “Candy” вместе с Терри Сазерном – и чудо какой хороший компаньон. Наверное, меня бы радовало это еще больше, если бы мне разрешали присоединиться, но Джону так отнюдь не нравилось. Жизнь «тихой сапой» превращалась в кошмарную.
Мэйсон Хоффенберг (1922-1986) - писатель-сатирик, героинист, друг У. Бэрроуза
Обычно я вставала утром, тепла не было, мне приходилось переступать через нескольких человек, завалившихся в зале. Я шла на кухню, чтобы разогреть бутылочку для Николаса и обнаружить, что раковина заполнена окровавленными иглами от шприца. Однажды утром я прошлась по всей квартире и собрала все те цилиндрики, все те героиновые таблеточки, запрятанные по всей территории – их были сотни – и спустила их в туалет. Я просто не могла терпеть дальше. Но до тех пор, пока могла, пытаясь изо всех сил вести свою нормальную жизнь среднего класса, я «залипла» на два года. В этом богемно-наркотическом домохозяйстве мне досталась неподходящая роль матери-ангела-подружки-жены и благословенной Девы Марии. Несносная роль, которую я в итоге возненавидела всей душой. Мне было скучно, мне было одиноко, Джон и его заумные наркоманы начали мне надоедать. А повсюду вокруг меня гудел вихрь-центрифуга 60-х. Я очень хотела увидеть, из-за чего в нем весь сыр-бор.
Мне всегда нравилось гулять самой по себе – удобнее для маневров – и именно этим я и начала заниматься. Я могла оставить Джона дома вместе с Николасом, няней, его наркотой и его друзьями, и уехать к моим наркотикам и моим друзьям. Я обожала примериваться и наводить макияж в то время, как Джон тихо кипел от злобы. Он знал, что реально не может запретить мне гулять, но его попыток это не останавливало. Однажды ночью он швырнул об стенку все мои пузырьки с макияжем. В итоге это было одной из главных причин, по которой я покинула его!
Ревности во всем этом была отведена лишь небольшая роль. Его главным поводом к неприязни была моя экстравагантность. Каждый раз, когда я выходила из дома, то я проматывала целое состояние. Конечно, я поддерживала дом на плаву, но все остальное, что я заработала – а я заработала кучу денег – я тратила на себя. Я была злой, и я была жалкой, когда дело доходило до денег. Джон руководил галереей искусств, и когда она накрылась, то я не пошевелила и пальцем, чтобы помочь. Я вообще вела себя не по-человечески. Я была шопоголичкой. Моя первая реально серьезная зависимость.
Моей первой остановкой вечера всегда были Брайан и Анита. Кит Ричардс тоже здесь практически жил; он и Брайан в те годы были закадычными друзьями. Каждый день Кит, бывало, шел пешком всю дорогу от своей квартиры в Сент-Джонс-Вуд, около 6,5 км, до Глостер-Роуд. После того, как он расстался с Линдой Кит, своей тогдашней подругой, он начал проводить здесь еще больше времени. Предположительно, у него больше не было места, где остановиться, но я всегда подозревала, что это для того, чтобы быть ближе к Аните. Кит просто излучал собой одинокую холостую жизнь, и естественным образом Брайан и Анита всегда позволяли ему завалиться сюда на ночь.
Сама квартира на Кортфилд-роуд была запущенным местом. Матрас на полу, неприятный запах от высокой кучи немытой посуды, практически отклеивающиеся постеры. Но Кристофер настоял на том, чтобы Анита ее купила. «Ты просто обязана, дорогая. Чуть наведи на нее марафет, и она может стать абсолютно полной соблазна». И конечно, она смогла. Это была твоя классическая артистическая студия. Очень высокие потолки, стеклянная крыша, огромные окна и одна очень здоровая комната с вьющейся лестницей к «галерее менестрелей».
Брайан на Кортфилд-роуд, 1967
