“Classic Rock Online”, май 2020
Даже тогда, когда его время истекало, Фредди Меркюри был движущей силой “Queen” на альбоме “Innuendo” (1991) и голосом из могилы на “Made In Heaven” (1995). Здесь – рассказ о том, как «Квин» ударно поработали напоследок.
Слова: Хенри Йэйтс
К 1990-му году ищейки британской таблоидной прессы неотступно шли по следам Фредди. Днем и ночью дом фронтмена «Квин» “Garden Lodge” на западе Лондона был окружен репортерами, а его чрезвычайно редкие выходы в свет сопровождались щелканьем затворов и лесом навесных микрофонов. Преследователи имели общую цель: подтвердить тот самый открытый секрет в рок-н-ролле о том, что Меркюри ВИЧ-позитивен, болеет СПИДом… и умирает. Но теперь прессе приходилось довольствоваться лишь крохами свидетельств - например, совсем недавним появлением исхудалого Меркюри на “Brit Awards” тем февралем, в то время как Брайан Мэй парировал на все вопросы сомневающихся «вечериночной» строкой: «У него определенно нет СПИДа, но я считаю, что его доконал необузданный стиль жизни в рок-н-ролле».
В век перед появлением социальных сетей тишина из лагеря «Квин» была абсолютной. И все-таки публичные отрицания группой ухудшения состояния Фредди противоречили их музыкальному продукту той эры — альбому “Innuendo”, изданном в следующем году: все, что угодно, только не подтверждение диагноза певца, одновременно погружавшее нас в его внутреннее духовное пространство более, чем любое откровенное интервью.
«Мы пытались справиться с тем, о чем в то время было нелегко говорить, — рассказал Мэй журналу “Guitar World”. – Но сделать это было возможно только средствами музыки».
Записанный в студии “Metropolis”, Лондон, и в заведении “Mountain” в Швейцарии, “Innuendo” был слишком разнообразен для того, чтобы считаться исключительно «спидо-альбомом». Значительно в традиции «Квин» эти 12 песен колебались между самыми разными жанрами (так, заглавный трек в одиночку предлагал и водевильные дроби барабанов, и гитары фламенко, и кричащее хард-рок соло от Мэя) и были вдохновлены темами, настолько далекими от правды, как, к примеру, автомобили Тейлора (“Ride The Wild Wind”) или дымчатая кошка Меркюри (“Delilah”). Искрометная “I Can’t Live Without You” и решительная “Headlong” (песня, изначально обсуждавшаяся как часть сольной карьеры Мэя) едва-едва звучали как работы «ходячего мертвеца».
«Последнее, чего он хотел, — сказал Тейлор о болезненной «обороне» Меркюри не на жизнь, а на смерть, — это привлечь внимание к своей слабости или непрочности в любом виде. Он не хотел, чтобы его жалели».
Даже если этои так, то по крайней мере три из ключевых песен “Innuendo” словно приоткрывали «окно» с видом на состояние души Меркюри в то время, как песок в его часах истекал. Написанная самим певцом “I’m Going Slightly Mad” комбинировала в себе беспокойный, призрачный куплет и более светлый припев с несуразным соло на гавайской слайд-гитаре и «висельно-юмористической» метафорой, которая предотвратила скатывание вокала в изнуренность («Этот чайник перекипает, я думаю, что я – банановое дерево»).
Главным образом написанный Мэем, но с участием Меркюри, определившим общий лирический тон и настоявшем на сохранении этого опустошенно-иронического рабочего названия — “The Show Must Go On”, эта вещь стала, тем не менее, более мрачной с её основным «мотивом судьбы» порывистых струнных и безотрадными стихами («Пустые пространства, для чего мы живем ?»). Более светлой, если не менее ранящей в сердце, была “These Are The Days Of Our Lives”, где ударник тоскует по благословенным годам становления группы, когда «плохого в жизни было так мало». Пропасть между теми временами и днем нынешним отчетливо подчеркнул монохромный клип этого американского сингла с участием Меркюри, тощего как жердь и малоподвижного в кадре из-за незаживающего повреждения на ноге, но по-прежнему блистающего, когда он глядел пристальным взглядом в объектив с подкупающим шепотом: «Я по-прежнему люблю вас».
И это чувство, очевидно, было взаимным — по крайней мере в Британии, где сингл и альбом “Innuendo” достигли №1 без единого намека на его раскрутку певцом или группой, не сделавших на сцене ни единого шага.
«Думаю, что этот диск — наилучший за довольно долгое время, — рассказывал Мэй изданию “Vox”. – В нем нет ничего, что бы меня покоробило. Часто выпускаешь альбом и думаешь: «Хотел бы я теперь сыграть это вот так…» Этот же… в целом я доволен им и могу слушать его без каких-либо проблем. Мне он очень нравится. Я думаю, что в нем есть милая сложность и милая «тяжесть», а еще много изобретательности».
«Квин» больше ничего не нужно было доказывать. После “Innuendo” — достойной лебединой песни ее певца, естественным шагом в позиции Меркюри было скрыться от досужих взглядов, совершить последние приготовления и следить за тиканьем часов в мире и спокойствии. Но как отразил это Тейлор в документальном фильме “Days Of Our Lives”, певец видел свои сочтенные дни как последний предсмертный всплеск креативности, а также как стремление лишний раз подтвердить свою легенду и вооружить коллег по группе материалом для их дальнейшего пути.
«Чем болезненнее он становился, тем более необходимым ему казалось продолжать записываться, — вспоминал ударник. – Дабы позволить себе сделать еще что-нибудь, некая причина вставать с постели… и с таким настроем он приходил всякий раз, когда мы работали. Так что в реальнсти это был период довольно интенсивного труда».
У Мэя похожий взгляд на те события. «Фредди тогда говорил: «Я хочу ходить на работу, обычное дело… пока, блять, я не крякну. Вот чего я хочу. А еще я хотел бы, чтобы вы поддержали меня, и не хочу это никак обсуждать».
В первые месяцы 1991-го студия “Mountain” была декорацией для сцен, которые сейчас кажутся невероятно трогательными: Меркюри, пытающийся держать себя в вертикальном положении напротив консоли и подкрепляющий свой творческий кураж с помощью водки, меряясь силами своего угасающего таланта с неумолимым тиканьем часов, когда он запечатлевал моменты вроде “You Don’t Fool Me”, своего заключительного авторского вклада в “A Winter’s Tale” и последнего в жизни записанного вокала на “Mother Love”.
«Ему так и не удалось закончить ее», — сказал Мэй журналу “Guitar World”. — Он сказал: «О, Брайан, я больше не могу. Я здесь умру». Это невероятно, и казалось, что он не позволит болезни сломить себя. Он был всегда исполнен юмора и энтузиазма. Обычно он подшучивал над этим, реально».
«В то время, — продолжает Мэй, — это было довольно странно, но как группа мы настолько прекрасно сблизились, что последние сейшены были периодом, изрядно преисполненным радости. Над нами висела эта туча, но туча была за пределами студии, она была не в ее недрах. У меня остались по-настоящему чудесные воспоминания о тех временах».
Словно рисованный сангиной облик Меркюри, как отразил это гитарист, своей прозрачностью только придавал самому себеу флер несокрушимости. Но так не могло продолжаться всегда. В начале ноября 1991-го Меркюри перестал принимать свои лекарства от СПИДа; но 22 числа того же месяца ему удалось в последний раз «надуть» бульварную прессу, когда он выпустил заявление, подтверждавшее его состояние.
«В свете бессчетных домыслов в прессе в последние две недели я бы хотел подтвердить: у меня ВИЧ-позитивный анализ и СПИД. Я считал, что верным шагом будет сохранять эту информацию частным образом вплоть до сегодняшнего дня в целях защитить личное пространство всех тех, кто сейчас рядом со мной. И все-таки теперь для всех моих друзей и фанов по всему миру пришло время узнать правду. Я надеюсь, что каждый из вас морально присоединится ко мне, моим докторам и всем тем, кто борется против этой ужасной болезни во всем мире».
Два дня спустя, в то время как кольцо СМИ сомкнулось за пределами “Garden Lodge”, Меркюри скончался; причиной смерти была названа бронхиальная пневмония. Вскоре за этим последовала тихая и скромная церемония в крематории западного Лондона, гроб музыканта исчез в его недрах под мелодии Ареты Франклин. И хотя для всех тех опустошенных живых эта смерть имела «оживленные» последствия – от «звездно-пыльного» трибьют-концерта до соло-сингла Мэя “Driven By You” – все они испытали чувство невосполнимой утраты.
«Отдельно от скорби по поводу потери кого-то близкого, — сказал Мэй, — внезапно весь твой образ жизни разрушен. Все, что ты пытался построить за последние 20 лет, ушло в небытие».
Ставший в итоге сольным артистом, Мэй имел удовольствие насладиться солидным успехом в Британии своего хита “Driven By You” и забракованной в эру “The Miracle” вещи “Too Much Love Will Kill You”. Но вернувшись на передний фланг шоу-бизнеса, вскоре гитарист поедет в бесславный тур со своим переоцененным соло-альбомом “Back To The Light” (1992), где залы, которые в свое время никогда не могли принять «Квин», нынче зияли незанятыми зрительскими местами.
Но даже так он, кажется, отчетливо обозначил свою позицию, настаивая, что «моя роль сейчас – это быть самим собой» и предложив в интервью с “Virgin Radio” мысль о том, что «Квин без Фредди просто не может быть».
Но, наверное, оставалось все еще «достаточно Фредди для того, чтобы еще продлить их час славы. Весна 1994-го принесла первые наметки проекта, который вскоре станет диском “Made In Heaven” (1995), когда три оставшихся в живых участника группы начали прочесывать чуланы в поисках «затонувших сокровищ». Воспоминания гитариста о том, что он «глубоко закопался», не были преувеличением, имея в виду материал эры “The Game” вроде “It’s A Beautiful Day”, собранной из вокальных частей, наложенных в Монтре ранее в том десятилетии. Все эти находки, как сделал акцент Мэй, были «драгоценными».
Именно так и начался волнительный процесс «сложения мозаики» по превращению этих карандашных набросков в полностью оркестрованные песни. И среди них присутствовали треки вроде “I Was Born To Love You”, который, как отметил гитарист в документальном фильме “Days Of Our Lives”, «никогда не был треком «Квин» – это был соло-трек, записанный Фредди в большой спешке. И вот, мы все «обнажили» его и с любовью, с трепетом заново отредактировали весь вокал. Я провел месяцы и месяцы, складывая воедино наши кусочки, дабы это зазвучало так, будто мы все были вместе в студии. Я очень горжусь “Mother Love”. И в ней есть маленький кусочек “Goin’ Back”, которая была самой первой вещью, что Фредди когда-либо пел в студии. Я написал Кэрол Кинг, чтобы спросить у ней разрешения, и она только обрадовалась этому; она была такой участливой».
«Весь альбом – это фантазия, — продолжал Мэй. – Потому что он звучит так, будто мы все там вместе вчетвером, мы веселимся и создаем альбом. Конечно же, большую часть времени, когда слушаешь его, это не было главной целью. Он был построен, чтобы звучать именно так. И в это было вложено много любви».
«Брайан и я определенно чувствовали так, будто мы знали, что об этом подумал бы Фредди, — добавил Тейлор в том же документальном фильме. – Мы ощущали, что он был почти в углу комнаты, мы типа как добились этого. И я тоже доволен результатом».
Измеряя его успех только лишь в цифрах тиража, вряд ли можно было сомневаться в том, что заядлые квиноманы и более чем несколько «теплохладных» фанов – поддержат этот проект «для души» оставшихся в живых членов команды. Изданный 6 ноября 1995-го, “Made In Heaven” возглавил британский чарт, начав победный марш к мультиплатиновым продажам и извергнув из себя 5 синглов для «первой двадцатки». Вырвав что-нибудь из контекста, несколько знатоков, наверное, еще поспорят о том, а был ли это сильнейший альбом в каталоге успехов «Квин». Но в нем определенно есть моменты, вполне достойные этого «бренда», в том числе вступительный залп “It’s A Beautiful Day”, вызывающий ком в горле, а также вдохновенный балладный настрой заглавного трека и невероятно трогательная “A Winter’s Day”.
«Наш последний альбом – это один из самых до нелепости наполненных болью опытов в творческом плане, что был в моей карьере, – рассказал Мэй для “Radio 1”. — Но он получился качественным — и частью из-за того, что мы реально спорили. Здоровый ли это процесс в жизни или нет – уже другой вопрос».
Что любопытно, уступив лавры собранному «с бору по сосенке» синглу “Free As A Bird” от Битлз, вскоре списавшему его со счетов, альбом вызвал к жизни несколько сдержанную реакцию прессы, и среди них — памятно ядовитую рецензию “NME”, сконцентрировавшую внимание на этической стороне проекта (“Made In Heaven” – это работа вульгарная, леденящая кровь, болезненная и сомнительного вкуса»). В реальности – и каким бы ни было ваше впечатление от музыкальных качеств альбома – вся ее анекдотическая очевидность красноречиво указывает лишь на тот факт, что данный последний «Виват!» был в точности тем, на что Меркюри рассчитывал в Монтре. «Тогда Фредди сказал: «Пишите мне вещи, продолжайте давать мне песни, я спою, я спою. А потом вы сделаете с ними то, что захотите впоследствии и закончите их».
Завершив “Made In Heaven”, оставшиеся музыканты «Квин» исполнили вслед за этим последнюю волю и завещание своего лидера в неподражаемом стиле группы вместо того, чтобы оставить этот материал на откуп хищникам индустрии, на тяп-ляп реанимирующих и перепаковывающих оставшийся музыкальный шлак. Возможно (и столь же важно), что столь экстраординарным путем они «изгнали демонов» и провели завершающую линию под изначальным самым первым звуковым «прогоном» группы. Как вспоминал Мэй об этом процессе: «Ты просто слушал голос Фредди 24 часа в сутки, и это порой капало на нервы. Неожиданно думаешь: «О Боже, его здесь нет, почему же я занимаюсь им ?» Но теперь я действительно могу слушать “Made In Heaven”, и для меня это – радость; я не прочь повторять снова и снова, что это именно тот, правильный альбом, с которым можно было достойно закончить…»