Знаю, сердце слева, а справа печень,
А еще — что здесь, блять, никто не вечен,
А еще — что я никому не нужен,
И что оттого вовсе не сконфужен.
Встану в шесть утра, и налью, и вылью…
Помню, с кем вчера, но не помню, пил ли ?
Помню, что и как, но не помню, я ли,
И не помню то, про чего все знали.
День назад был зной, пили тёлки в парке,
Я дарил цветы, выбирал подарки,
Кирзачи надев, я тащился в школу,
Отдавал салют, претерпев уколы,
Я курил с толчком Мариванну в ванне,
Получил я верхнее спец. образованье,
Я плясал в лесах и бродил по весям,
Я терял года, прибавляя в весе,
А в окне купе все мелькали сёла,
Я грустил, страдал, также был весёлым,
Изнурял себя самодисциплиной,
Стоя засыпал, были сны красивы.
В этих снах со сцен тряс я бас-гитарой
И казался всем бодрым и нестарым;
Миллионы гордо в мешках лежали,
И лабал мой бэнд, тёлочки визжали.
Сорок лет прошло… как же все не ново!
Сорок лет прошло… почему хреново?
Сорок лет прошло… бородатый мальчик…
Я без лишних слов лягу на диванчик,
И врублю музон, и закинусь пивом,
Помечтаю вновь о чиксЕ красивой,
А шальная мысль мне поднимет тонус:
«У тебя есть жизнь и кассета Стоунз».